Мы много говорим об информационных операциях, но по сути все они, будучи направленными на массовое население, на самом деле являются операциями влияния, которые используют те или иные информационные возможности, предоставляемые современными технологиями.
Журнал New Yorker «породил» такую карикатуру, отражающую нашу тему.
Информационная операция имеет более четкую цель и более четко
обозначенные в умах ее создателей временные параметры. Отсюда более
четкое, чем в операциях влияния, выделение целевой аудитории, состоящей
хотя бы из одного человека, которому пытаются подать нужный сигнал.
В этом случае информационная операция может быть нацелена, например, на
президента страны. Мягкая сила также является примером операции влияния,
поскольку носит достаточно долговременный характер.
Операция влияния обычно происходит в таком формате, чтобы объект влияния вообще не воспринимал ее как воздействие. Он не выделяет ее под таким углом зрения, не ощущая возможной опасности. Она как бы часть контекста, а не сам текст. С текстом можно спорить, но не с контекстом.
Операции влияния как бы создают новые контексты для понимания и принятия решений. Когда мы называем кого-то фашистом, мы трансформируем не саму ситуацию, а ее интерпретацию так, чтобы получить право на применение оружия.
Корпорация РЭНД предложила следующее определение операций влияния с точки зрения американских интересов: «Операциями влияния являются координированное, интегрированное и синхронизированное применение национальных дипломатических, информационных, военных, экономических и других возможностей в мирное время, во время кризиса, конфликта и постконфликта для поддержания отношений, поведения и решений иностранной целевой аудитории, чтобы продвигать американские интересы и цели» [Larson E. V. Foundations of Effective Influence Operations A Framework for Enhancing Army Capabilities. — Santa Monica, 2009].
Это определение вмещает слишком много, чтобы реально работать. Это как будто бы все, что имеется, причем применяемое во всех возможных случаях. Но оно может служить точкой отсчета, ведь в этом определении каждый может найти то, что его интересует, заменив последние слова на интересы своей собственной страны.
Важным инструментом операций влияния следует признать включенную в это определение синхронизацию. Операция влияния — это множественное воздействие, только таким путем достигается доверие к продвигаемым сообщениям.
Следует, вероятно, помнить, что операции влияния не несут в распространяемой ими информации ничего принципиально нового. Наоборот, они активируют и подтверждают уже имеющиеся в нашей голове предпочтения. Вероятно, в будущем специалисты в этой сфере смогут привязать воздействие этого типа к феномену внутренней речи, звучащей в голове человека. Сегодня ее трактуют как диалог между разными точками зрения, приходящими из различных участков мозга [Fernyhough C. Talking to ourselves // Scientific American. — 2017. — August]. То есть человек принципиально готов к столкновению мнений в своей голове. Это является не исключением, а нормой. Кстати, психологи увидели в этом феномене ключ к креативности человека.
Внимание исследователей также привлек феномен того, что люди слышат голоса литературных персонажей в своих головах. Это происходит у 20% людей [Alderson-Day B. a.o. Uncharted features and dynamics of reading: Voices, characters, and crossing of experiences // Consciousness and Cognition. — 2017. — Vol. 49. — March; см. также тут и тут]. Чужие голоса не всегда несут угрозу. Голландское исследование людей, которые слышат голоса и не получали никакой психиатрической помощи, показало следующую статистику: 4% слышат только негативные голоса, 25% — как негативные, так и позитивные, 71% — только позитивные или нейтральные голоса. То есть ничего плохого они им не несут.
Социальные медиа открыли совершенно новые возможности для попадания в поле внимания массовой аудитории. Теперь не надо добиваться того, чтобы нужный месседж оказался в газете или телепередаче. Это всегда затруднительно, ведь традиционные средства коммуникации опираются на проверку достоверности своих месседжей.
Советской моделью такого воздействия было предварительное размещение нужной статьи в одной, к примеру, индийской газете, откуда затем она начинала тиражироваться всем аппаратом пропаганды как перепечатка из иностранных СМИ. То есть здесь, как и во всех случаях, которые мы рассматриваем, есть главный общий элемент — спрятанный источник информации.
Социальные медиа раскрыты самой широкой аудитории. Более того, после применения микротаргетинга на базе больших данных в случае избрания Трампа и обеспечения выхода Великобритании из ЕС наступает следующий этап, выходящий за пределы опоры на информацию из Фейсбука.
Сегодня ту же информацию о пользователе можно получить исходя из анализа его фотографии. Косински, который был связан с исходными работами в этой сфере, заявляет: «Опираясь на фото, искусственный интеллект будет иметь возможность определять политические взгляды людей, имеют ли он и высокий уровень IQ, есть ли предрасположенность к криминальному поведению, какие у них конкретные личностные черты и множество других приватных, личностных особенностей, что может иметь огромные социальные последствия» .
Уже сегодня установлено, например, что консервативные политики выглядят привлекательнее внешне, чем либеральные [Berggren N. a.o. The right look: Conservative politicians look better and voters reward it // Journal of Public Economics. — 2017. — Vol. 146; и тут]. Отсюда, кстати, следует, что за них будут лучше голосовать. Авторы исследования подчеркивают: «Консерватизм и красота имеют позитивную корреляцию среди мужчин. И поскольку большинство американских политиков мужчины, эти наблюдения предполагают, что у республиканцев есть преимущества в отборе хорошо выглядящих политиков». Правда, у того же Косинского есть замечание, что хорошо диагностируются крайние полюса «левый — правый», люди же посредине уже определяются сложнее.
Хорошо выглядящие люди верят в себя и не верят в эгалитаризм, за который стоят левые. Им кажется, что они достигли всего сами, но мир просто лучше относится к тем, кто хорошо выглядит, у них появляется больше возможностей заработать свои деньги и влияние или найти лучшую работу.
Все говорит о том, что перед нами автоматическая реакция на внешность. Интересно, что классические злодеи в кино имеют те или иные «отметины» на коже, чего нет у героев [Croley J.A. a.o. Dermatologic Features of Classic Movie Villains. The Face of Evil // JAMA Dermatology. — 2017. — Vol. 153. — I. 6; Mirsky S. The face of evil // Scientific American. — 2017. — September]. В исследовании рассматривается множество «отклонений», характерных для изображения злодеев с самых давних времен. Например, об исторических источниках альбинизма: «Представление о "зловещем альбиносе", вероятно, существовало до кино и может иметь многочисленные культурные источники, начинающиеся с восточно-европейской культуры неолита, когда смерть изображалась в виде женщины со светлыми волосами. Европейский фольклор, который богат вампирами бледными нежитями, также повлиял на этот стереотип, как отношение к людям с альбинизмом в Африке как к проклятым или магическим. Предубеждение к альбинизму было рано принято в истории кино и распространено в современном кино. Шестидесятые годы продемонстрировали всплеск появления кинозлодеев с альбинизмом. В этот же период загорелая кожа рассматривалась как признак здоровья и гламурности».
При разработке операций влияния следует также помнить о множестве коммуникативных «отклонений», которые привнесли социальные медиа:
- активность троллей, создающих общественное мнение искусственно (см. анализ конкретного случая [Synnott J. a.o. Online trolling: The case of Madeleine McCann // Computers in Human Behavior. — 2017. — Vol. 71. — June ; The dark side // Nature. — 2017. — N 7641; см. также тут] с интересным выводом: «тролли создают "антисоциальные сети", которые усиливают их поведение»,
- одиночество в сети, когда современные молодые люди несмотря на возросшую связность чувствуют себя более одинокими, чем другие возрастные группы [Pittman M. a.o. Social media and loneliness: Why an Instagram picture may be worth more than a thousand Twitter words // Computers in Human Behavior. — 2016. — Vol. 62. — September],
- увеличение времени пребывания в социальных сетях ведет к интенсификации социальных и психологических факторов, ведущих к страху перед криминалом [Intravia J. a.o. Investigating the relationship between social media consumption and fear of crime: A partial analysis of mostly young adults // Computers in Human Behavior. — 2017. — Vol. 77. — December],
- порождение фальшивой памяти с помощью сообщений в Твиттере [Griffin N. a.o. The tweeter matters: Factors that affect false memory from Twitter // Computers in Human Behavior. — 2017. — Vol. 77. — December],
- определение психологических характеристик троллей, атакующих популярные личности [Lopes B. a.o. Who do you troll and Why: An investigation into the relationship between the Dark Triad Personalities and online trolling behaviours towards popular and less popular Facebook profiles // Computers in Human Behavior. — 2017. — Vol. 77. — December],
- разного рода психические отклонения, вызываемые зависимостью от социальных сетей [Regina J.J.M. a.o. The Social Media Disorder Scale // Computers in Human Behavior. — 2016. — Vol. 61. — August].
Сегодня социальные медиа стали главной ареной пропагандистской войны и
операций влияния. Это позволяет четче понять, как именно выстраиваются
такие воздействия. По этой причине серьезное внимание уделяется
пропаганде ИГИЛ [см. тут и тут] и России [Giles K. Handbook of Russian Information Warfare. — Rome, 2016 ; тут, тут, тут и тут] как достаточно активным игрокам в этой сфере. Особое внимание при этом уделялось использованию Фейсбука.
Однако независимо от средства — Фейсбука — интересны цели такой
кампании, которую часто описывают как работу на усиление хаоса или, как вынесено в название одной из статей, контроль хаоса.
Если это так, мы должны увидеть инструментарий разъединения общества на
составные части, поскольку государства всегда поддерживают объединяющие
виды инструментария (общие праздники, единое среднее образование,
популярное кино-телевидение-сериалы как пример). Во всем этом нужен
серьезные конструкторы, которые могут объединить и синхронизировать
множество усилий.
Для этого нужен другой тип анализа, который будет акцентировать не столько разные виды создания информационных потоков, сколько их наполнение, то есть подбор контента с точки зрения влияния на аудиторию. Первый вариант исследований мы можем определить как движение «сверху вниз», второй — «снизу вверх».
Вейсбард с коллегами увидели, например, следующие цели операций влияния со стороны России на западную аудиторию:
- подрыв веры граждан в демократическое управление,
- раздувание и усугубление расколотые политические разломов в обществе,
- разрушение доверия между гражданами и избранными официальными лицами и демократическими институтами,
- популяризация российского порядка дня среди иностранных аудиторий,
- создание атмосферы общего недоверия и сумятицы по отношению к информационным источникам, разрушая разницу между фактом и фикцией.
Подчеркнем, что в этом как бы нет ничего нового, просто происходит
поддержка и усиление негативных интерпретаций против позитивных
интерпретаций, удерживаемых со стороны государственных органов.
Операции влияния со стороны Москвы в плане отражения контента, специализации приняли четыре следующие формы:
- политические месседжи, порочащие демократических лидеров и институты,
- финансовая пропаганда, направленные на ослабление доверия к капиталистической экономике,
- социальные проблемы, где нашлось место расовой войне, полицейскому насилию, протестам, беспокойству о приватности в онлайне, неверное поведение правительства.
- конспирологический акцент на тему приближения всеобщего беспорядка.
Общий вывод: российские активные мероприятия объединяют открытые
и закрытые каналы для распространения политических, финансовых,
социальных и ужасающих месседжей.
В целом происходит то, что вполне можно обозначить как медийное
конструирование коллективного сознания, точнее коллективного
контрсознания, поскольку поддержку и усиление получают месседжи,
направленные именно на разрушение имеющейся картины мира.
И еще одно важное уточнение. Получается, что удар в первую очередь
направлен на коллективных игроков. Вспомним при этом, что советская
власть всегда боялась не индивидов, а именно коллективные единицы.
С точки зрения теории эти коллективные агенты имеют возможности «думать, оценивать, решать, действовать, переделывать и размышлять» . У всех них есть коллективная идентичность.
При этом конкретные цели воздействия могут иметь совершенно разные реализации. Галеотти отмечает: «Там, где институты сильны, наилучшим результатом, на который может рассчитывать Москва, является их разрыв, поощряющий внутренние разделения и неопределенность в надежде продемонстрировать данную страну как неспособную играть сильную роль. Анализ месседжей, передаваемых шведскому населению с помощью российских медиа, например, обнаружил преобладающее число сообщений, представляющих Запад ханжеским, враждебным и находящимся в кризисе».
Подчеркнем еще раз суть этого инструментария: сообщения, разрушающие связность общества / государства, тиражируются, в результате чего та же информация, которая и так была, из слабой по воздействию становится сильной.
Возьмем украинский пример, когда человек был осужден как раз за то, что мы обозначили как разрушение связности. Вот изложение рассматриваемой ситуации: «Нужен был человек, который смог бы организовать пропагандистскую кампанию в СМИ, а также проводить круглые столы, митинги и конференции. Так к делу подключился Золотарев, которому предложили за это деньги. В 2016 году они договаривались о принятии на сессиях районных и областных советов обращений к руководству страны о разграничении полномочий между центральной и местной властью, а также утверждении особого правового и экономического статуса на этих территориях. Для этого Золотарев находил посредников в местных советах. За каждое принятое обращение он получал от Кремля от 60 до 100 тыс. долларов, которые потом распределял между исполнителями» (см. сопоставление объемов финансирования американской и российской пропаганды).
В будущем операции влияния получат более серьезную опору на нейропсихологию об этом например, работы в области нейронауки на тему морали и лжи [Moll J. a.o. The neural basis of human moral cognition //Nature Reviews Neuroscience. — 2005. — Vol. 6. — October ; Moll J. a.o. When morality is hard to like // Scientific American. — 2008. — February — March ; см. также тут и тут]. И это будет не интуитивно выстроенным воздействием, а полностью объективным.
Сегодня также началась реализация проекта, получившего название алгоритмической войны [см. тут, тут, тут, тут, тут, тут, тут, тут, тут, тут и тут]. Это алгоритмы, работающие в области распознавания объектов в целях разведки.
Но это в военной сфере, а в гражданской алгоритмы давно заняли свое место в выборах [см. тут, тут и тут]. Можно даже назвать это место почетным. Кстати, название одной из статей звучит как «Алгоритмическая демократия», а в другой говорится следующее: «Американские исследователи поняли, что они могут использовать математические формулы для того, чтобы сегментировать население на тысячи подгрупп по таким определяющим характеристикам, как религия, политические взгляды или вкусы в сфере ТВ-шоу и музыки. Другие алгоритмы могут определять горящие проблемы и идентифицировать среди них "сторонников", указывая на тех, которые больше других поддаются внушению. Пропагандисты затем могут вручную создавать месседжи, чтобы повлиять на них, размещать тайных провокаторов, которые могут быть или людьми, или автоматическими компьютерными программами, известными как боты, надеясь изменить их поведение».
Накопленные большие объемы информации, которые все растут и растут, наконец получили инструментарий для своего анализа. Предлагаемые алгоритмы помогают создавать нужные виртуальные цели, под которые подводятся реальные люди.
Приведем теперь наиболее интересные наблюдения над российскими операциями со стороны американских военных и разведки:
- политически чувствительные операции влияния велись с разрешения высшего политического руководства России,
- Россия не только повлияла на выборы в США, но и будет стремиться влиять на выборы в Европе,
- российское телевидение пытается влиять на политику и подпитывать недовольство в США,
- побеждать, даже когда проигрываешь: если кандидат и не выиграл выборы, то все равно удалось ввести хаос, путаницу и сомнения в массовое сознание,
- действует модель Create, Push, Share, Discuss, Challenge (CPSDC): создавать, продвигать, делиться, обсуждать, оспаривать,
- стратегия и тактика советских активных мероприятий были адаптированы для дигитального сегодня,
- задача RT и Sputnik: «сломать монополию англо-саксонских СМИ на информационные потоки» [53],
- проправительственные блогеры не имеют своего собственного кластера, а размещают свои тексты в сетях, где обсуждаются российская политика,
- Путин хочет восстановить потерянные в результате распада СССР силу и значимость [Barsky J. Putin's long game // Mother Jones. — 2017. — July — August].
И последнее: работа с массовым сознанием опирается на нарративы и
события, которые могут быть включены в состав нарративов. Событие
включается в нарратив на правах невербального компонента. Например,
переход Саакашвили через границу может стать в одном нарративе примером
законного, а в другом нарративе — незаконного действия. Однако из всего
этого вырастает новый нарратив, позиционирующий Саакашвили как сильного
политика.
Пропаганда, психологические операции и операции влияния будут все больше внимания уделять нарративам, поскольку нейропсихология подтверждает их реальное воздействие на человеческий мозг [Maar The neuropsychology of narrative: story comprehension, story production and their interrelation. — Neuropsychologia. — 2004. — Vol. 42. — I. 10 ; см. также тут и тут]. Нарративы раскрывают причинно-следственные связи между событиями в повествовании. Они включают нас в эту историю эмоционально, тем самым повышая ее воздействующий характер.
Специалисты по нарративам предлагают целую иерархию типов нарративов. Метанарратив представляет мнение международного сообщества, стратегический нарратив описывает «наши» действия, как ни могут помочь ситуации. Оперативный нарратив соединяет и синхронизирует микро- и макронарративы. Тактический (личностный/микро-) отражает интересы местного населения, домашней аудитории и солдат в поле.
Нарратив в виртуальном пространстве кует победу в пространстве физическом. Именно поэтому большие объемы работ в этой сфере делают сегодня военные.
Мы видим, что рассмотренные выше операции влияния представляют собой «индустриальную» поддержку контрполитики по отношению к государству — объекту влияния. Они расширяют поле для возможной ошибки, облегчая для человека принятие неадекватного решения, ведущего к разрушению, что является антисистемной целью.
