СТИХИ РОССИЙСКИХ ПОЭТОВ О ТРАГИЧЕСКОЙ РУССКОЙ ИСТОРИИ
А. Пушкин:
Увы! куда ни брошу взор —
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы;
Везде неправедная власть
В сгущенной мгле предрассуждений
Воссела — рабства грозный гений
***
Самовластительный Злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоем челе
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрек ты Богу на земле.
***
Беда стране, где раб и льстец.
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец,
Молчит, потупя очи долу.
***
Владыки! Вам венец и трон
Дает Закон — а не природа;
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.
И горе, горе племенам,
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу, иль царям
Законом властвовать возможно!
И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
***
Но мысль ужасная здесь душу омрачает:
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде невежества убийственный позор.
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут;
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея…
***
Недавний раб тираном стал:
Сам начал бить с ожесточеньем.
***
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
***
Молчи, бессмысленный народ,
Поденщик, раб нужды, забот!
Несносен мне твой ропот дерзкий.
Ты — червь земли, не сын небес;
Тебе бы пользы всё — на вес
Кумир ты ценишь Бельведерский.
***
Чем кончится? Узнать не мудрено:
Народ еще повоет да поплачет,
Борис еще поморщится немного,
Что пьяница пред чаркою вина,
И наконец по милости своей
Принять венец смиренно согласится;
А там — а там он будет нами править
По-прежнему.
***
О боже мой,
кто будет нами править?
О горе нам!
М. Лермонтов:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон...
***
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее — иль пусто, иль темно.
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
***
Прощай немытая Россия,
страна рабов, страна господ.
И вы мундиры голубые,
и ты, послушный им народ.
А. Радищев:
Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает;
Союзно общество гнетут:
Одно сковать рассудок тщится,
Другое волю стерть стремится;
«На пользу общую», — рекут.
В. Раевский:
Как истукан, немой народ
Под игом дремлет в тайном страхе:
Над ним бичей кровавый род
И мысль и взор казнит на плахе.
И вера, щит царей стальной,
Узда для черни суеверной,
Перед помазанной главой
Смиряет разум дерзновенный.
Д. В. Веневитинов:
Природа наша, точно, мерзость!
Смиренно плоские поля...
В России самая земля
Считает высоту за дерзость,
Дрянные избы, кабаки,
Брюхатых баб босые ноги,
В лаптях дырявых мужики,
Непроходимые дороги,
Да шпицы вечные церквей -
С клистирных трубок снимок верный,
С домов господских над мизерный
Следов помещичьих затей,
Грязь, мерзость, вонь и тараканы,
И надо всем хозяйский кнут -
И вот что многие болваны
"Священный родиной" зовут.
Д.Д.Минаев:
Труд от зари до зари,
Бедность - что дальше, то хуже.
Голод, лохмотья - внутри,
Блеск и довольство - снаружи...
Шалости старых повес,
Тающих в креслах балета ...
"Это ли, батюшка, русский прогресс?"
- "Это, родимые, это!.."
Д. В. Веневитинов:
Природа наша, точно, мерзость!
Смиренно плоские поля...
В России самая земля
Считает высоту за дерзость,
Дрянные избы, кабаки,
Брюхатых баб босые ноги,
В лаптях дырявых мужики,
Непроходимые дороги,
Да шпицы вечные церквей -
С клистирных трубок снимок верный,
С домов господских над мизерный
Следов помещичьих затей,
Грязь, мерзость, вонь и тараканы,
И надо всем хозяйский кнут -
И вот что многие болваны
"Священный родиной" зовут.
Д.Д.Минаев:
Труд от зари до зари,
Бедность - что дальше, то хуже.
Голод, лохмотья - внутри,
Блеск и довольство - снаружи...
Шалости старых повес,
Тающих в креслах балета ...
"Это ли, батюшка, русский прогресс?"
- "Это, родимые, это!.."
Н. Языков:
Свободы гордой вдохновенье!
Тебя не слушает народ:
Оно молчит, святое мщенье,
И на царя не восстает.
Пред адской силой самовластья,
Покорны вечному ярму,
Сердца не чувствуют несчастья
И ум не верует уму.
Я видел рабскую Россию:
Перед святыней алтаря,
Гремя цепьми, склонивши выю,
Она молилась за царя.
И. Никитин:
Нет в тебе добра и мира,
Царство скорби и цепей,
Царство взяток и мундира,
Царство палок и плетей.
Ф. Кони:
Не жди, чтобы цвела страна,
Где царство власти, не рассудка
И где зависит всё от сна
И от сварения желудка!
Где есть закон, чтоб понимать,
Как он изменчив и непрочен;
И где звездами лечат знать
От заслуженных ей пощечин!
Где много есть свободных мест
Для угнетенья и позора;
Где вешают на вора крест,
А не на крест вздевают вора!
Где низость доставляет чин,
А чин дает на подлость право:
Кто низко ползал — исполин,
Кто честно жил — упал без славы!
Где надо знать маршировать,
Чтоб выслужиться перед троном;
Где можно родину продать
И ей же вновь служить шпионом!
Где с детства учат фрунтовой,
Из школ поделали казармы;
Где управляет всей страной
Фельдфебель с палкой да жандармы!
Где все правительство живет
Растленьем нравственным народа;
На откуп пьянство отдает
Для умножения дохода!
Где за словечко — цензоров
Пугают пытками тиранства,
А грабить можно мужиков
И драть — по вольности дворянства!
Где недостатка нет в попах,
А веры не видать от века;
Где бог в одних лишь образах,
Не в убежденье человека!
Где нет управы на людей;
Где мысль их гонят; изуверство.
Где есть закон; для лошадей
Особое есть министерство!
Где все цари едят и пьют
Или в солдатики играют,
Из мертвых мощи создают,
Живых же в землю отправляют!
Где в прихоть барства и чинов
Даны на жертву поколенья,
Где для затмения умов
Есть министерство просвещенья.
Ф. Тютчев:
Москва, и град Петров, и Константинов град —
Вот царства русского заветные столицы…
Но где предел ему? и где его границы
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временем судьбы их обличат…
Семь внутренних морей и семь великих рек!..
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая —
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная…
Вот царство русское… и не пройдет вовек,
Как то провидел Дух и Даниил предрек.
***
Ты бурь уснувших не буди,
под ними хаос шевелится.
***
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
***
С какой отвагой благородной
Громите речью вы свободной
Всех тех, кому зажали рот!
***
Ужасный сон отяготел над нами,
Ужасный, безобразный сон:
В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,
Воскресшими для новых похорон.
Осьмой уж месяц длятся эти битвы
Геройский пыл, предательство и ложь,
Притон разбойничий в дому Молитвы,
В одной руке распятие и нож.
***
Ты долго ль будешь за туманом
Скрываться, Русская звезда,
Или оптическим обманом
Ты обличишься навсегда?
Ужель навстречу жадным взорам,
К тебе стремящимся в ночи,
Пустым и ложным метеором
Твои рассыплются лучи?
Все гуще мрак, все пуще горе,
Все неминуемей беда —
Взгляни, чей флаг там гибнет в море,
Проснись — теперь иль никогда…
Петр Андреевич Вяземский
«Русский бог» (1828 г.)
Нужно ль вам истолкованье,
Что такое русский бог?
Вот его вам начертанье,
Сколько я заметить мог.
Бог метелей, бог ухабов,
Бог мучительных дорог,
Станций — тараканьих штабов,
Вот он, вот он русский бог.
Бог голодных, бог холодных,
Нищих вдоль и поперёк,
Бог имений недоходных,
Вот он, вот он русский бог.
Бог грудей и жоп отвислых,
Бог лаптей и пухлых ног,
Горьких лиц и сливок кислых,
Вот он, вот он русский бог.
Бог наливок, бог рассолов,
Душ, представленных в залог,
Бригадирш обоих полов,
Вот он, вот он русский бог.
Бог всех с анненской на шеях
Бог дворовых без сапог,
Бар в санях при двух лакеях,
Вот он, вот он русский бог.
К глупым полн он благодати,
К умным беспощадно строг,
Бог всего, что есть некстати,
Вот он, вот он русский бог.
Бог всего, что из границы,
Не к лицу, не под итог,
Бог по ужине горчицы,
Вот он, вот он русский бог.
Бог бродяжных иноземцев,
К нам зашедших за порог,
Бог в особенности немцев,
Вот он, вот он русский бог.
Петр Андреевич Вяземский
«Русский бог» (1828 г.)
Нужно ль вам истолкованье,
Что такое русский бог?
Вот его вам начертанье,
Сколько я заметить мог.
Бог метелей, бог ухабов,
Бог мучительных дорог,
Станций — тараканьих штабов,
Вот он, вот он русский бог.
Бог голодных, бог холодных,
Нищих вдоль и поперёк,
Бог имений недоходных,
Вот он, вот он русский бог.
Бог грудей и жоп отвислых,
Бог лаптей и пухлых ног,
Горьких лиц и сливок кислых,
Вот он, вот он русский бог.
Бог наливок, бог рассолов,
Душ, представленных в залог,
Бригадирш обоих полов,
Вот он, вот он русский бог.
Бог всех с анненской на шеях
Бог дворовых без сапог,
Бар в санях при двух лакеях,
Вот он, вот он русский бог.
К глупым полн он благодати,
К умным беспощадно строг,
Бог всего, что есть некстати,
Вот он, вот он русский бог.
Бог всего, что из границы,
Не к лицу, не под итог,
Бог по ужине горчицы,
Вот он, вот он русский бог.
Бог бродяжных иноземцев,
К нам зашедших за порог,
Бог в особенности немцев,
Вот он, вот он русский бог.
Н. Некрасов:
Люди холопского звания
Сущие псы иногда.
Чем тяжелей наказание,
Тем им милей господа.
***
И вот они опять, знакомые места,
Где жизнь текла отцов моих, бесплодна и пуста,
Текла среди пиров, бессмысленного чванства,
Разврата грязного и мелкого тиранства;
Где рой подавленных и трепетных рабов
Завидовал житью последних барских псов...
***
Прямо дороженька, насыпи узкие,
Столбики, речки, мосты,
А по бокам-то все косточки русские.
Сколько их, Ванечка, знаешь ли ты?
***
Наконец из Кенигсберга
Я приблизился к стране,
Где не любят Гуттенберга
И находят вкус в говне.
Выпил русского настою,
Услыхал "ебёну мать",
И пошли передо мною
Рожи русские плясать.
***
Неумыт и непричёсан, вечно полупьян,
В домотканом зипунишке ходит наш Иван,
Выпить можно сто стаканов, только подноси,
А сколько их, таких иванов, на святой Руси?
***
Наконец из Кенигсберга
Я приблизился к стране,
Где не любят Гуттенберга
И находят вкус в говне.
Выпил русского настою,
Услыхал "ебёну мать",
И пошли передо мною
Рожи русские плясать.
***
Неумыт и непричёсан, вечно полупьян,
В домотканом зипунишке ходит наш Иван,
Выпить можно сто стаканов, только подноси,
А сколько их, таких иванов, на святой Руси?
А. К. Толстой:
Послушайте, ребята, что вам расскажет дед.
Земля наша богата, порядка в ней лишь нет.
А эту правду, детки, за тысячу уж лет
Смекнули наши предки: порядка-де, вишь, нет.
И стали все под стягом, и молвят: «Как нам быть?
Давай пошлем к варягам: пускай пойдут княжить.
Ведь немцы тороваты, им ведом мрак и свет,
Земля ж у нас богата, порядка в ней лишь нет».
Посланцы скорым шагом направились туда
И говорят варягам: «Придите, господа!
Мы вам отсыплем злата, что киевских конфет;
Земля наша богата, порядка в ней лишь нет».
Варягам стало жутко, но думают: «Что ж тут?
Попытка ведь не шутка — пойдем, коли зовут!».
И вот пришли три брата, варяги средних лет,
Глядят — земля богата, порядку ж вовсе нет…
В.Курочкин:
Роскошь так уж роскошь, истинно беспутная;
Бедность так уж бедность, смерть ежеминутная;
Голод так уж голод , области целою;
Пьянство так уж пьянство, всё с горячкой белою.
Воры так уж воры крупные, с кокардами;
Кражи так уж кражи, чуть не миллиардами;
Жуликов-мазуриков в эту пору грозную
Как на небе звездочек в ноченьку морозную.
***
Мелкие скандальчики с крупными беспутствами;
Разоренья честные с злостными банкрутствами;
Фокусы бумажные, из нулей могущества
И на каждой улице описи имущества.
И на каждой улице, с музыкою, с плясками,
Разоряют вежливо, обирают с ласками,
И я притоны мрачные, кутежи с злодействами,
И убийства зверские целыми семействами.
В.Курочкин:
Роскошь так уж роскошь, истинно беспутная;
Бедность так уж бедность, смерть ежеминутная;
Голод так уж голод , области целою;
Пьянство так уж пьянство, всё с горячкой белою.
Воры так уж воры крупные, с кокардами;
Кражи так уж кражи, чуть не миллиардами;
Жуликов-мазуриков в эту пору грозную
Как на небе звездочек в ноченьку морозную.
***
Мелкие скандальчики с крупными беспутствами;
Разоренья честные с злостными банкрутствами;
Фокусы бумажные, из нулей могущества
И на каждой улице описи имущества.
И на каждой улице, с музыкою, с плясками,
Разоряют вежливо, обирают с ласками,
И я притоны мрачные, кутежи с злодействами,
И убийства зверские целыми семействами.
В. Розанов:
Дана нам красота невиданная
И богатство неслыханное.
Это — Россия.
Но глупые дети всё растратили.
Это — русские.
А. Звенигородский:
Безумная беспечность
На все четыре стороны.
Равнина. Бесконечность.
Кричат зловеще вороны.
Разгул. Пожары. Скрытность.
Тупое безразличие.
И всюду самобытность
И жуткое величие.
А. Блок:
Опять, как в годы золотые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы росписные
В расхлябанные колеи…
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые, —
Как слезы первые любви!
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
Пускай заманит и обманет, —
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…
***
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.
Умрешь — начнешь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
***
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы — дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы —
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота — то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье, —
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят царствие твое!
***
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
***
Для вас — века, для нас — единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы.
***
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла…
***
И век последний, ужасней всех,
Увидим и вы, и я.
***
Разгораются тайные знаки
На глухой, непробудной стене.
Золотые и красные маки
Надо мной тяготеют во сне.
...........................................
Надо мной небосвод уже низок,
Черный сон тяготеет в груди.
Мой конец предначертанный близок,
И война, и пожар впереди.
***
И страсть, и ненависть к отчизне…
И черная земная кровь
Сулят нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи…
Всё отзовется на таких
Безумьем, болью иль насмешкой…
И власти нелегко опять
Всех тех, кто перестал быть пешкой,
В послушных пешек обращать.
На непроглядный ужас жизни
Открой скорей, открой глаза,
Пока великая гроза
Всё не смела в твоей отчизне…
***
Средь ужасов и мраков потонуть.
Поток несет друзей и женщин трупы,
Кой-где мелькнет молящий взор, иль грудь;
Пощады вопль, иль возглас нежный — скупо
Сорвется с уст; здесь умерли слова;
Здесь стянута бессмысленно и тупо
Кольцом железной боли голова;
И я, который пел когда-то нежно, —
Отверженец, утративший права!
***
Мятеж, безумие, смятенье,
Незнанье о грядущем дне…
***
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
Вольному сердцу на что твоя тьма?
***
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
Вольному сердцу на что твоя тьма?
М. Волошин:
Пел в священном безумье народ.
***
Расплясались, разгулялись бесы
По России вдоль и поперек
Рвет и крутит снежные завесы
Выстуженный северо-восток.
В этом ветре — вся судьба России,
Страшная, безумная судьба.
В этом ветре — гнет веков свинцовых,
Русь Малют, Иванов, Годуновых,
Хищников, опричников, стрельцов,
Свежевателей живого мяса,
Чертогана, вихря, свистопляса,
Быль царей и явь большевиков.
***
…Вся нежить хлынула в сей дом
И на зияющем престоле,
Над зыбким мороком болот
Бесовский правит хоровод.
Народ, безумием объятый,
О камни бьется головой
И узы рвет, как бесноватый…
***
…Вся Русь — костер. Неугасимый пламень
Из края в край, из века в век
Гудит, ревет… И трескается камень
И каждый факел — человек.
***
Они пройдут — расплавленные годы
Народных бурь и мятежей:
Вчерашний раб, усталый от свободы, —
Возропщет, требуя цепей.
Построит вновь казармы и остроги,
Воздвигнет сломанный престол,
А сам уйдет молчать в свои берлоги,
Работать на полях, как вол.
***
С каждым днем все диче и все глуше
Мертвенная цепенеет ночь.
Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит:
Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.
Темен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.
***
В деревнях погорелых и страшных,
Где толчется шатущий народ,
Шлёндит пьяная в лохмах кумашных
Да бесстыжие песни орет.
Сквернословит, скликает напасти,
Пляшет голая — кто ей заказ?
Кажет людям срамные части,
Непотребства творит напоказ.
А проспавшись, бьется в подклетях
Да ревет, завернувшись в платок,
О каких-то расстрелянных детях,
О младенцах, засоленных впрок.
А не то разинет глазища
Да вопьется, вцепившись рукой:
«Не оставь меня, смрадной и нищей,
Опозоренной и хмельной»…
***
В России нет сыновнего преемства,
И нет ответственности за отцов.
Мы нерадивы, мы нечистоплотны,
Невежественны и ущемлены.
На дне души мы презираем Запад,
Но мы оттуда в поисках богов
Выкрадываем Гегелей и Марксов,
Чтоб взгромоздив на варварский Олимп,
Курить в их честь стираксою и серой
И головы рубить родным богам,
А год спустя — заморского болвана
Тащить к реке, привязанным к хвосту.
У нас в душе некошенные степи.
Вся наша непашь буйно заросла
Разрыв-травой, быльем и своевольем,
Размахом мысли, дерзостью ума,
Паденьями и взлетами — Бакунин
Наш истый лик отобразил вполне.
В анархии — всё творчество России:
Европа шла культурою огня,
А мы в себе несем культуру взрыва.
Огню нужны машины, города,
И фабрики, и доменные печи,
А взрыву, чтоб не распылить себя, —
Стальной нарез и маточник орудий.
Отсюда — тяж советских обручей
И тугоплавкость колб самодержавья.
Бакунину потребен Николай,
как Петр — стрельцу, как Аввакуму — Никон.
Поэтому так непомерна Русь
И в своеволье, и в самодержавье.
И в мире нет истории страшней,
Безумней, чем история России.
***
Не тем же ль духом одержима
Ты, Русь глухонемая! Бес
Украв твой разум и свободу,
Тебя кидает в огнь и воду
О камни бьет и гонит в лес.
***
И каждый прочь побрел, вздыхая,
К твоим призывам глух и нем,
И ты лежишь в крови, нагая,
Изранена, изнемогая,
И не защищена никем.
Еще томит, не покидая,
Сквозь жаркий бред и сон — твоя
Мечта в страданьях изжитая
И неосуществленная…
***
С Россией кончено. На последях
Ее мы прогалдели, проболтали.
Пролузгали, пропили, проплевали.
Замызгали на грязных площадях.
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пришли на нас огонь, язвы и бичи,
Германцев с Запада, Монгол с Востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!
***
…Не суйся, товарищ,
В русскую водоверть!
Не прикасайся до наших пожарищ:
Прикосновение — смерть!
***
Что менялось? Знаки и возглавья.
Тот же ураган на всех путях:
В комиссарах — дурь самодержавья,
Взрывы Революции — в царях.
Вздеть на виску, выбить из подклетья
И швырнуть вперед через столетья
Вопреки законам естества —
Тот же хмель и та же трын-трава.
Ныне ль, даве ль — всё одно и то же:
Волчьи морды, машкеры и рожи,
Спертый дух и одичалый мозг.
Сыск и кухня Тайных канцелярий,
Пьяный гик осатанелых тварей,
Жгучий свист шпицрутенов и розг,
Дикий сон военных поселений,
Фаланстер, парадов и равнений,
Павлов, Аракчеевых, Петров,
Жутких Гатчин, страшных Петербургов,
Замыслы неистовых хирургов
И размах заплечных мастеров…
***
Кто ты, Россия? Мираж? Наважденье?
Была ли ты? есть или нет?
Омут… стремнина… головокруженье…
Бездна… безумие… бред…
Все неразумно, необычайно:
Взмахи побед и разрух…
Мысль замирает пред вещею тайной
И ужасается дух.
***
Быть царёвой ты не захотела —
Уж такое подвернулось дело:
Враг шептал: развей и расточи.
Ты отдай свою казну богатым,
Власть холопам, силу супостатам,
Смердам честь, изменникам ключи.
Поддалась лихому наговору,
Отдалась разбойнику и вору,
Подожгла посады и хлеба,
Разорила древнее жилище
И пошла поруганной и нищей
И рабой последнего раба.
***
Благонадежность, шпионаж, цензура,
Проскрипции, доносы и террор —
Вот достижения и гений революций!
***
Зверь зверем. С крученкой во рту,
За поясом два пистолета.
Был председателем «Совета»,
А раньше — грузчиком в порту.
Когда матросы предлагали
Устроить к завтрашнему дню
Буржуев общую резню
и в город пушки направляли —
Всем обращавшимся к нему
Он заявлял спокойно волю:
— «Буржуй здесь мой, и никому
Чужим их резать не позволю».
***
Всем нам стоять на последней черте
Всем нам валяться на вшивой подстилке,
Всем быть распластанным — с пулей в затылке
И со штыком в животе.
***
Хлеб от земли, а голод от людей:
Засеяли расстрелянными, — всходы
Могильными крестами проросли:
Земля иных побегов не взрастила…
***
В нормальном государстве вне закона
Находятся два класса:
Уголовный
И правящий.
Во время революций
Они меняются местами,
В чем,
По существу, нет разницы.
***
Есть много истин, правда лишь одна:
Штампованная признанная правда.
Она готовится
Из грязного белья
Под бдительным надзором государства...
***
И там, и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас: —
«Кто не за нас — тот против нас!
Нет безразличных: правда с нами!»
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
***
Лишь два пути раскрыты для существ,
Застигнутых в капканах равновесья:
Путь мятежа и путь приспособленья.
***
Революция губит лучших,
Самых чистых и самых святых,
Чтоб, зажав в тенетах паучьих,
Надругаться, высосать их.
***
Среди рабов единственное место
Достойное свободного — тюрьма.
Ф. Сологуб:
«Вблизи колодца мне мальчишка» 13 июля 1890
Вблизи колодца мне мальчишка
В деревне встретился горлан.
Он - озорник? или воришка?
Иль просто бойкий мальчуган?
Лицом он писаный красавец,
Орет он бранные слова.
Да кто ж он? будущий мерзавец?
Иль удалая голова?
Большой, босой, расстегнут ворот.
Проходит девушка с ведром:
- Опять ты, Степка, нынче порот!
Хохочет он: - Мне нипочем!
- Всех богачей на дым развеять!
Мне не мешай озоровать!
На ...е-то не репу сеять,
А ты молчи, ...а мать! -
Звериные сверкали зубы,
Улыбка поперек лица,
Но, хоть слова крепки и грубы,
Он все ж похож на мертвеца,-
Так механичен хохот звонкий,
И так свободно брань летит
Из уст румяного ребенка,
Забывшего, что значит стыд.
Тускнеет вся вокруг природа,
Где эта брань и эта грязь,
И как бы светлая свобода
В болоте тусклом родилась?
Ты силы копишь или тупишь,
Россия? где твой талисман.
Что ты продашь и что ты купишь
На торжище великих стран?
Грабеж, убийства и пожары,
Тюрьма, петля, топор и нож,
Вот что, Россия, на базары
Всемирные ты понесешь!
«Вблизи колодца мне мальчишка» 13 июля 1890
Вблизи колодца мне мальчишка
В деревне встретился горлан.
Он - озорник? или воришка?
Иль просто бойкий мальчуган?
Лицом он писаный красавец,
Орет он бранные слова.
Да кто ж он? будущий мерзавец?
Иль удалая голова?
Большой, босой, расстегнут ворот.
Проходит девушка с ведром:
- Опять ты, Степка, нынче порот!
Хохочет он: - Мне нипочем!
- Всех богачей на дым развеять!
Мне не мешай озоровать!
На ...е-то не репу сеять,
А ты молчи, ...а мать! -
Звериные сверкали зубы,
Улыбка поперек лица,
Но, хоть слова крепки и грубы,
Он все ж похож на мертвеца,-
Так механичен хохот звонкий,
И так свободно брань летит
Из уст румяного ребенка,
Забывшего, что значит стыд.
Тускнеет вся вокруг природа,
Где эта брань и эта грязь,
И как бы светлая свобода
В болоте тусклом родилась?
Ты силы копишь или тупишь,
Россия? где твой талисман.
Что ты продашь и что ты купишь
На торжище великих стран?
Грабеж, убийства и пожары,
Тюрьма, петля, топор и нож,
Вот что, Россия, на базары
Всемирные ты понесешь!
***
Островерхая крыша
Придавила весь дом.
Здесь живущие дышат
С превеликим трудом.
Здесь косматые, злые
Лихорадки живут,
И туманы седые
На болотах прядут.
Портят всякое дело
Здесь Авось да Небось,
А земля захирела
И промокла насквозь.
***
Экономическую повесть
В такую формулу вложи:
Подешевела очень совесть,
Но высока расценка лжи.
***
И будет жуткий страх, —
Так близко, так знакомо, —
Стоять на всех углах
Тоскующего дома.
***
В этих жилах струится растленная кровь,
В этом сердце немая трепещет тоска.
И порочны мечты, и бесстыдна любовь,
И безумная радость дика.
***
Мы людей не продаем
За наличные,
Но мы цепи им куем,
Всё приличные, —
И не сами, а нужда —
Цепи прочные,
Ну а сами мы всегда
Непорочные.
***
Давно наука разложила
Всё, что возможно разложить,
К чему же это послужило,
И легче ли на свете жить?
Умней и лучше мы не стали,
Как не плевали на алтарь,
И те же дикие печали
Тревожат сердце, как и встарь.
Вновь повторяем шутку ту же
При каждой новой смене дней:
«Бывали времена похуже,
Но не было подлей».
***
Цветы для наглых, вино для сильных,
Рабы послушны тому, кто смел.
На свете много даров обильных
Тому, кто сердцем окаменел.
Что людям мило, что людям любо,
В чем вдохновенье и в чем полет,
Все блага жизни тому, кто грубо
И беспощадно вперед идет.
***
Душа до дна заледенела,
Любовь, как труп, закоченела.
Довольно русской мне зимы,
Довольно холода и тьмы.
***
Мы — пленные звери,
Голосим, как умеем.
Глухо заперты двери,
Мы открыть их не смеем.
***
Живы дети, только дети,
Мы мертвы, давно мертвы…
***
Насилия позор и правды вопль напрасный,
И мрак невежества, и цепи, и бичи,
На совести людской бесчисленные раны,
Хищенья, клеветы, безбожные обманы,
Пророки распяты и правят палачи…
И. Северянин:
Гниет, смердит от движущихся трупов
Неразрушимо вечно город Глупов —
прорусенный, повсюдный, озорной.
Иудушки из каждой лезут щели.
Страну одолевают. Одолели.
И нет надежд. И где удел иной?
Вяч. Иванов:
Наше сердце глухо,
Наши пальцы грубы,
И забыли губы
Дуновенье духа…
***
А темных слепые вожди
Заводят в безводные дали,
И пряжи Судеб впереди
Гадатели не разгадали.
***
Дохнет Неистовство из бездны темных сил
Туманом ужаса, и помутится разум,
И вы воспляшете, все обезумев разом,
На свежих рытвинах могил…
***
Сатана свои крылья раскрыл, Сатана,
Над тобой, о, родная страна!
И смеется, носясь над тобой, Сатана,
Что была ты Христовой звана:
Сколько в лесе листов, столько в поле крестов:
Сосчитай пригвожденных христов!
И Христос твой — сором; вот идут на погром —
И несут его стяг с топором…
И ликует, лобзая тебя, Сатана,
Вот лежишь ты красна и черна;
Что гвоздиные, свежие раны — красна,
Что гвоздиные язвы — черна.
***
«Братство, Равенство, Свобода» —
Гордо блещут с арки входа.
«Что за мрачные дома?»
— «Наша, сударь, здесь — тюрьма…»
В. Брюсов:
Всё — обман, всё дышит ложью, —
В каждом зеркале двойник,
Выполняя волю Божью,
Каждый вывернутый лик.
***
И ляжем мы в веках, как перегной,
Мы все, кто ищет, верит, страстно дышит,
И этот гимн, в былом пропетый мной,
Я знаю, мир грядущий не услышит.
***
Родину я ненавижу,
Я люблю идеал человека.
К. Бальмонт:
Убийства, казни, тюрьмы, грабежи,
Сыск, розыск, обыск, щупальца людские,
Сплетения бессовестнейшей лжи,
Слова — одни, и действия — другие.
***
Безумствуют, кричат, смеются,
Хохочут, бешенно рыдают,
Предлинным языком болтают,
Слов не жалеют, речи льются
Многоглагольно и нестройно,
Бесстыдно, пошло, непристойно.
Внимают тем, кто всех глупее,
Кто долго в болтовне тягучей,
Кто человеком быть не смея,
Но тварью быть с зверьми умея,
Раскрасит краскою линючей
Какой-нибудь узор дешевый,
Приткнет его на стол дубовый
И речью нудною, скрипучей
Под этот стяг сбирает стадо,
Где каждый с каждым может спорить,
Кто всех животней мутью взгляда,
Кто лучше может свет позорить.
***
Наш царь — Мукден, наш царь — Цусима,
Наш царь — кровавое пятно,
Зловонье пороха и дыма,
В котором разуму — темно…
Наш царь — убожество слепое,
Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел,
Царь-висельник, тем низкий вдвое,
Что обещал, но дать не смел.
Он трус, он чувствует с запинкой,
Но будет, час расплаты ждет.
Кто начал царствовать — Ходынкой,
Тот кончит — встав на эшафот.
С. Городецкий:
А там внизу стооко, лихо
Вопит и плещет зверь-толпа:
«Ты наш, ты наш! Ты вскормлен нами,
Ты поднят нами из низин,
Ты вспоен нашими страстями,
Ты там не смеешь быть один!
В. Ходасевич:
В моей стране — ни зим, ни лет, ни весен,
Ни дней, ни зорь, ни голубых ночей.
Там круглый год владычествует осень,
Там — серый свет бессолнечных лучей.
В моей стране уродливые дети
Рождаются, на смерть обречены.
От их отцов несу вам песни эти.
Я к вам пришел из мертвенной страны.
***
И вот, Россия, «громкая держава»,
Ее сосцы губами теребя,
Я высосал мучительное право
Тебя любить и проклинать тебя…
М. Цветаева:
Связь кровная у нас с тем светом:
На Руси бывал — тот свет на этом
Зрел.
***
…Не надо мне ни дыр,
Ушных, ни вещих глаз,
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.
***
Что ж что честь с нас пооблезла,
Что ж что совесть в нас смугла, —
Разом побелят железом,
Раскаленным добела!
***
Решетка ржавая, спасибо,
Спасибо, старая тюрьма!
Такую волю дать могли бы
Мне только посох да сума.
О. Мандельштам:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
***
Он сказал: довольно полнозвучья, —
Ты напрасно Моцарта любил:
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильне наших сил.
***
Курантов бой, и тени государей…
Россия, ты на камне и крови,
Участвовать в твоей последней каре
Хоть тяжестью меня благослови!
***
И ночь идет,
Которая не ведает рассвета.
А. Белый:
Те же росы, откосы, туманы,
Меж бурьянами рдяный восход.
Холодеющий шелест поляны,
Обезумевший русский народ.
И в раздолье на воле — неволя.
И холодный, свинцовый наш край
Посылает с голодного поля —
Посылает нам крик: «Умирай,
Как и все умирают». Не дышишь,
Смертоносных не слышишь угроз.
Безысходные возгласы слышишь
И рыданий, и жалоб, и слез…
Те же возгласы ветер доносит,
Те же стаи несытых смертей
Над откосами косами косят
Над откосами косят людей.
Роковая страна, ледяная,
Проклятая железной рукой, —
Мать Россия, о родина злая,
Кто же так подшутил над тобой?
***
Довольно: не жди, не надейся —
Рассейся, мой бедный народ!
В пространство пади и разбейся
За годом мучительный год!
Века нищеты и безводья,
Позволь же, о родина-мать,
В сырое, в пустое раздолье,
В раздолье твое прорыдать…
Туда, — где смертей и болезней
Лихая прошла колея, —
Исчезни в пространстве, исчезни,
Россия, Россия моя!
***
И кабак, и погост, и ребенок,
Засыпающий там у грудей;
Там — убогие стаи избенок,
Там — убогие стаи людей.
Мать-Россия! Тебе мои песни,
О немая, суровая мать!
Здесь и глуше мне дай и безвестней
Непутевую жизнь отрыдать.
***
Мы — роковые глубины,
Глухонемые ураганы,
Упали в хлынувшие сны,
в тысячелетние туманы.
***
Бирюзовою волною
Нежит твердь.
Над страной моей родною
Встала смерть.
***
Что там думать, что там ждать:
Дунуть, плюнуть — наплевать:
Наплевать да растоптать:
Веселиться, пить, да жрать.
***
Поля моей скудной земли
Вон там преисполнены скорби.
Холмами пространства вдали
Изгорби, равнина, изгорби!
Косматый, далекий дымок.
Косматые в далях деревни.
Туманов косматый поток.
Просторы голодных губерний.
Просторов простертая рать:
В пространствах таятся пространства.
Россия, куда мне бежать
От голода, мора и пьянства?
От голода, холода тут
И мерли, и мрут миллионы.
Покойников ждали и ждут
Пологие скорбные склоны.
Там Смерть протрубила вдали
В леса, города и деревни,
В поля моей скудной земли,
В просторы голодных губерний.
В. Гиляровский:
В России две напасти:
внизу — власть тьмы,
а наверху — тьма власти.
М. Лохвицкая:
От больших обид — душу знобит,
От большой тоски — песню пою.
Всякая сосна — бору своему шумит,
Ну а я кому — весть подаю?
З. Гиппиус:
Простят ли чистые герои?
Мы их завет не сберегли.
Мы потеряли всё святое:
И стыд души, и честь земли.
Мы были с ними, были вместе,
Когда надвинулась гроза.
Пришла Невеста… И невесте
Солдатский штык проткнул глаза.
Мы утопили, с визгом споря,
Ее в чану Дворца, на дне,
В незабываемом позоре
И в наворованном вине.
Ночная стая свищет, рыщет,
Лед на Неве кровав и пьян…
О, петля Николая чище,
Чем пальцы серых обезьян!
Рылеев, Трубецкой, Голицын!
Вы далеко, в стране иной…
Как вспыхнули бы ваши лица
Перед оплеванной Невой!
И вот из рва, из терпкой муки,
Где по дну вьется рабий дым,
Дрожа протягиваем руки
Мы к нашим саванам святым.
К одежде смертной прикоснуться,
Уста сухие приложить,
Чтоб умереть — или проснуться,
Но так не жить! Но так не жить!
***
Нас больше нет. Мы всё забыли,
Взвихрясь в невиданной игре,
Чуть вспоминаем, как вы стыли
В каре, в далеком декабре.
И как гремящий Зверь железный,
Всё победив — не победил…
Его уж нет — но зверь из бездны
Покрыл нас ныне смрадом крыл.
........................................
Напрасно всё: душа ослепла,
Мы преданы червю и тле,
И не осталось даже пепла
От «Русской правды» на земле.
***
Как скользки улицы отвратные,
Какая стыдь!
Как в эти дни невероятные
Позорно — жить!
Лежим, заплеваны и связаны
По всем углам.
Плевки матросские размазаны
У нас по лбам.
Столпы, радетели, водители
Давно в бегах.
И только вьются согласители
В своих Це-ках.
Мы стали псами под заборными,
Не уползти!
Уж разобрал руками черными
Викжель — пути…
***
Изнемогаю от усталости,
Душа изранена, в крови,
Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви?
Мы исполняем волю строгую,
Как тени, тихо, без следа,
Неумолимою дорогою
Идем — неведомо куда.
.....................................
Мы падаем, толпа бессильная,
Бессильно верим в чудеса,
А сверху, как плита могильная,
Глухие давят небеса.
***
Блевотина войны — октябрьское веселье!
От этого зловонного вина
Как было омерзительно похмелье,
О бедная, о грешная страна!
Какому дьяволу, какому псу в угоду,
Каким кошмарным обуянным сном
Народ, безумствуя, убил свою свободу,
И даже не убил — засек кнутом?
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,
Смеются пушки, раззевая рты…
И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь!
***
Все дни изломаны, как преступлением,
Седого времени заржавлен ход.
И тело сковано оцепенением,
И сердце сдавлено, и кровь — как лед.
***
Родная моя земля,
За что тебя погубили?
***
Мы, умные, — безумны.
Мы, гордые, — больны.
Растленной язвой чумной
Давно заражены…
***
Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жестко тупое, всегда безобразное,
Медленно рвущее, мелко-нечестное,
Скользкое, стыдное, низкое, тесное,
Явно-довольное, тайно-блудливое,
Плоско-смешное и тошно-трусливое,
Вязко, болотно и тинно-застойное,
Жизни и смерти равно недостойное,
Рабское, хамское, гнойное, черное,
Изредка серое, в сером упорное,
Вечно лежачее, дьявольски-косное,
Глупое, сохлое, сонное, злостное,
Трупно-холодное, жалко ничтожное,
Непереносимое, ложное, ложное.
С. Черный:
Дух свободы… К перестройке
Вся страна стремится,
Полицейский в грязной Мойке
Хочет утопиться.
Не топись, охранный воин, —
Воля улыбнется!
Полицейский! Будь спокоен —
Старый гнет вернется…
***
Злым невеждам — честь и место,
Черной сотне — первенство!
И краснеет, как невеста,
Бедных правых… Меньшинство…
***
«…Наше место, братья, свято —
Любим русскую страну…»
— «Бить жида и супостата!..»
Резолюцию выносят:
«Возвратиться всем назад…
В шею давши всем свободам,
Обратимся к старине —
В пику западным народам
Будем счастливы вполне…»
***
Давайте спать и хныкать
И пальцем в небо тыкать.Демьян Бедный:
Сладкий храп и слюнищи возжею с губы,
В нем столько похабства!
Кто сказал, будто мы не рабы?
Да у нас еще столько этого рабства…
Чем не хвастались мы?
Даже грядущей килой,
Ничего, что в истории русской гнилой,
Бесконечные рюхи, сплошные провалы.
А на нас посмотри:
На весь свет самохвалы,
Чудо-богатыри.
Похвальба пустозвонная,
Есть черта наша русская — исконная,
Мы рубили сплеча,
Мы на все называлися.
Мы хватались за все сгоряча,
Сгоряча надрывалися,
И кряхтели потом на печи: нас — «не учи!»,
Мы сами с усами!..
Страна неоглядно великая,
Разоренная рабски-ленивая, дикая,
В хвосте у культурных Америк, Европ, Гроб.
Рабский труд — и грабительское дармоедство,
Лень была для народа защитное средство,
Лень с нищетой, нищета с мотовством,
Мотовство с хватовством.
Неуменье держать соседства…
А. Ахматова:
Всё расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькнуло крыло,
Всё голодной тоскою изглодано…
***
В Кремле не надо жить — Преображенец прав,
Там зверства древнего еще кишат микробы;
Бориса дикий страх и всех иванов злобы,
И самозванца спесь взамен народных прав.
***
Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска.
***
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
***
Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки.
Смертный пот на челе не забыть.
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.
***
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой.
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
***
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
***
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеною.
***
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что, красивой тряхнув головой,
Сказала: «Сюда прихожу, как домой».
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них я соткала широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня
В канун моего погребального дня.
***
Чем хуже этот век предшествующих? Разве
Тем, что в чаду печали и тревог
Он к самой черной прикоснулся язве,
Но исцелить ее не мог.
Еще на западе земное солнце светит
И кровли городов в его лучах блестят,
А здесь уж белая дама крестами метит
И кличет воронов, и вороны летят.
***
Осквернили пречистое слово,
Растоптали священный глагол,
Чтоб с сиделками тридцать седьмого
Мыла я окровавленный пол.
Разлучили с единственным сыном,
В казематах пытали друзей,
Окружили невидимым тыном
Крепко слаженной слежки своей.
Наградили меня немотою,
На весь мир окаянно кляня,
Опоили меня клеветою,
Оскорбили отравой меня.
И, до самого края доведши,
Почему-то оставили там —
Буду я городской сумасшедшей
По притихшим бродить площадям.
ЗАЩИТНИКАМ СТАЛИНА
Это те, что кричали: «Варраву
Отпусти нам для праздника», те,
Что велели Сократу отраву
Пить в тюремной глухой тесноте.
Им бы этот же вылить напиток
В их невинно клевещущий рот,
Этим милым любителям пыток,
Знатокам в производстве сирот.
1962
ЗАЩИТНИКАМ СТАЛИНА
Это те, что кричали: «Варраву
Отпусти нам для праздника», те,
Что велели Сократу отраву
Пить в тюремной глухой тесноте.
Им бы этот же вылить напиток
В их невинно клевещущий рот,
Этим милым любителям пыток,
Знатокам в производстве сирот.
1962
Е. Дмитриева (Черубина):
Под травой уснула мостовая,
Над Невой разрушенный гранит…
Я вернулась, я пришла живая,
Только поздно — город мой убит…
Г. Иванов:
Россия тридцать лет живет в тюрьме,
На Соловках или на Колыме.
И лишь на Колыме и Соловках
Россия та, что будет жить в веках.
***
…И вперемежку дышим мы
То затхлым воздухом свободы,
То вольным холодом тюрьмы.
***
Овеянный тускнеющею славой,
В кольце святош, кретинов и пройдох,
Не изнемог в бою Орел Двухглавый,
А жутко, унизительно издох.
Один сказал с усмешкою: «Дождался!».
Другой заплакал: «Господи прости…»
А чучела никто не догадался
В изгнанье, как в могилу, унести.
И. Бунин:
О, слез невыплаканных яд!
О, тщетной ненависти пламень!
Блажен, кто раздробит о камень
Твоих, Блудница, новых чад.
Рожденных в лютые мгновения
Твоих утех — и наших мук!
Блажен тебя разящий лук
Господнего святого мщенья!
***
Никакие метели не в силах
Опрокинуть трехцветных лампад,
Что зажег я на дальних могилах,
Совершая прощальный обряд.
Не заставят бичи никакие,
Никакая бездонная мгла
Ни сказать, ни шепнуть, что Россия
В пытках вражьих сгорела дотла.
С. Есенин:
ИЗ «СТРАНЫ НЕГОДЯЕВ»
Что ж делать,
Когда выпал такой нам год?
Скверный год! Отвратительный год!
Это еще ничего…
Там… За Самарой… Я слышал…
Люди едят друг друга…
Такой выпал нам год!
Скверный год!
Отвратительный год
И к тому ж еще чертова вьюга.
Мать твою в эт-твою!
Ветер, как сумасшедший мельник,
Крутит жерновами облаков
День и ночь…
День и ночь…
А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
***
Пустая забава.
Одни разговоры!
Ну что же?
Ну что же мы взяли взамен?
Пришли те же жулики, те же воры
И вместе с революцией
Всех взяли в плен…
***
Вот так страна! Какого ж я рожна,
Орал, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
И сам я здесь ни капельки не нужен.
***
Жалко им, что октябрь суровый
Обманул их в своей пурге.
И уж удалью точится новой
Крепко спрятанный нож в сапоге.
***
Полевая Россия! Довольно
Волочиться сохой по полям!
Нищету твою видеть больно
И березам, и тополям.
***
А месяц будет плыть и плыть,
Роняя вёсла по озерам,
Россия так же будет жить —
Плясать и плакать под забором.
***
Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочем ей страх.
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах.
***
Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочем ей страх.
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах.
В. Хлебников:
Только мы, свернув ваши три года войны
В один завиток грозной трубы,
Поем и кричим, поем и кричим,
Пьяные прелестью той истины,
Что Правительство земного шара
Уже существует.
Оно — Мы.
Только мы нацепили на свои лбы
Дикие венки Правителей земного шара,
Неумолимые в своей загорелой жестокости,
Встав на глыбу захватного права,
Подымая прапор времени,
Мы — обжигатели сырых глин человечества
В кувшины времени и балакири,
Мы — зачинатели охоты за душами людей,
Воем в седые морские рога,
Скликаем людские стада —
Эго-э! Кто с нами?
***
Люди съели кору осины,
Елей побеги зеленые...
Жены и дети бродят по лесу
И собирают березы листы
Для щей, для окрошки, борща,
Елей верхушки и серебряный мох, —
Пища лесная.
Дети, разведчики леса,
Бродят по рощам,
Жарят в костре белых червей,
Зайчью капусту, гусениц жирных
Или больших пауков — они слаще орехов.
Ловят кротов, ящериц серых,
Гадов шипящих стреляют из лука,
Хлебцы пекут из лебеды.
За мотыльками от голода бегают:
Целый набрали мешок,
Будет сегодня из бабочек борщ…
Владимир Маяковский:
Про это
Лезу — стотысячный случай — на стол.
Давно посетителям осточертело.
Знают заранее всё, как по нотам:
Буду звать (новое дело!),
Куда-то идти, спасать кого-то.
В извинение пьяной нагрузки
Хозяин гостям объясняет:
— Русский!
Владимир Маяковский:
Про это
Лезу — стотысячный случай — на стол.
Давно посетителям осточертело.
Знают заранее всё, как по нотам:
Буду звать (новое дело!),
Куда-то идти, спасать кого-то.
В извинение пьяной нагрузки
Хозяин гостям объясняет:
— Русский!
В. Набоков:
Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг.
***
Сколько могил,
сколько могил,
ты — жестока, Россия!
Родина, родина, мы с упованьем,
сирые, верные, греем последним дыханьем
ноги твои ледяные.
Хватит ли сил?
Хватит ли сил?
Ты давно ведь ослепла.
В сумрачной церкви поют и рыдают.
Нищие, сгорбясь у входа, тебя называют
облаком черного пепла.
***
Напрасно ткут они, напрасно жнут и веют,
развозят по Руси и сукна, и зерно:
она давно мертва, и тленом ветры веют,
и всё, что пело, сожжено.
А. Несмелов:
…В этот день страна себя ломала,
Не взглянув на то, что впереди,
В этот день царица прижимала
Руки к холодеющей груди.
В этот день в посольствах шифровали
Первой сводки беглые кроки.
В этот день отменно ликовали
Явные и тайные враги.
В этот день… Довольно, Бога ради!
Знаем, знаем, — надломилась ось:
В этот день в отпавшем Петрограде
Мощного героя не нашлось.
Этот день возник, кроваво вспенен,
Этим днем начался русский гон —
В этот день садился где-то Ленин
В свой запломбированный вагон…
С. Бехтеев:
РУССКАЯ ГОЛГОФА
Ликует Антихрист-Иуда,
Довольный успехом побед:
Свершилось вселенское чудо,
И царства христьянского — нет!
Гремит сатана батогами
И в пляске над грудой гробов
Кровавой звездой и рогами
Своих награждает рабов.
И воинство с красной звездою,
Приняв роковую печать,
К кресту пригвождает с хулою
Несчастную Родину-Мать!
***
Во имя безумной идеи «свобод»
В крови задыхается русский народ,
Бессильный сорвать свои путы,
Бессильный злодеев из царства изгнать,
Бессильный за правое дело восстать
В годины невиданной смуты.
…О, люди! О, братья! Забудем раздор!
Ведь тризна злодеев — наш русский позор,
Глумленье над трупом любимым.
Пора помириться! Довольно молчать!
Ведь это же нашу несчастную Мать
Насилуют в доме родимом!
***
Гулко несется заутренний звон,
Будит упрямо заспавшихся он,
Но, погруженный в тревоги забот,
Спит непробудно плененный народ.
Спит наша Русь, отгоняя сквозь сон
В двери стучащийся радостный звон,
Вновь неспособная сердцем принять
Мира и веры былой благодать.
И. Савин:
Кто украл мою молодость, даже
Не оставил следов у дверей.
Я рассказывал Богу о краже,
Я рассказывал людям о ней.
Я на паперти бился о камни.
Правды скоро не выскажет Бог.
А людская неправда дала мне
Перекопский полон и острог.
И хожу я по черному снегу,
Никогда не бывав молодым.
Небывалую молодость эту
По следам догоняя чужим.
И. Сельвинский:
Как жутко в нашей стороне…
Здесь только ябеде привольно.
Здесь даже воля всей стране
Даётся по команде: «Вольно!»
***
Империи были с орлами,
Теперь обходятся без.
Где ты, красный парламент,
Свободных дискуссий блеск?
Сменил их черный порох,
Съела седая ложь.
Царят пауки, о которых
У Маркса не прочтешь.
Для них молочные реки,
Для них кисель-берега.
Огрехи? Чихать на огрехи!
Была б на курке рука.
(А Русь, в поту перемыта,
Влачит немое житье).
Коммуна не пирамида:
Рабам не построить ее.
***
О, милая моя среда,
Где терпят и не плачут,
Где гений вспыхнет иногда,
Но ничего не значит,
Где быть властительницей дум
Имеет право тупость,
Где трусость выдают за ум,
А прямоту — за глупость.
***
Я ж устал не за день, а за век,
За тысячелетье! Боже, боже...
Вспоминаю вереницу вех
И боюсь, боюсь их подытожить.
Ах, Россия, горе ты мое!
Для того ли Пугачев и Разин,
Чтоб тебя облапило хамье
На идейно-философской базе?
Пусть за неудачей неудача,
Пусть в него стреляет анекдот —
Перед хамом главная задача,
Чтобы шло все так же, как идет.
Чтоб навек одни и те же люди
Были руководству суждены,
Самосудом сбивши правосудье,
Начихав на мнение страны,
Чтобы тишина в полнейшей мере
Под волшебным заклинаньем: «пли!»,
Чтобы ханжество и лицемерье
Нашу Конституцию блюли.
Слушай, хам в нейлоновых кальсонах,
Лже-партиец, нео-дворянин!
Эти мысли в полночах бессонных
Я переживаю не один.
Так задумайся и ты немного,
Хоть на миг, наморщив гладкий лоб:
Низовые массы даже в Бога
Веруют, покуда верит поп.
К дьяволу ж плакаты да парады!
В душу ясновиденье направь…
Ах, Россия, край великой правды
В мириадах маленьких неправд.
***
Мы отвыкли мыслить, и для нас
Каждая своя мыслишка — ересь.
Мыслить мы отвыкли, не чинясь,
Чинопочитанию доверясь;
Ум живет на медные гроши…
Где ж ты, ясновиденье? Прозренье?
Только и осталось от души,
Что неукротимое презренье.
А. Эйдук:
ИЗ СБОРНИКА «УЛЫБКА ЧЕКА»
Нет большей радости, нет лучших музык,
Как хруст ломаемых жизней и костей.
Вот отчего, когда томятся наши взоры
И начинает бурно страсть в груди вскипать,
Черкнуть мне хочется на каждом приговоре
Одно бестрепетное: «К стенке! Расстрелять!»
Р. Эйдеман:
БОЛЬШЕВИКИ
Ни отдыха, ни тишины не знаем…
От жарких дум, как факелы пылаем.
Где сносим старь, там новое растет.
Иной падет в пути, но мы идем вперед…
В тифу мы пылали, но не сгорали.
Мы воинами были тверже стали.
Мы крепкие.
Железо и гранит.
Б. Пастернак:
А в наши дни и воздух пахнет смертью:
Открыть окно — что вены отворить.
***
О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью — убивают,
Нахлынут горлом и убьют!
От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.
Но старость — это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
Г. Плисецкий:
Поэты, побочные дети России!
Вас с черного хода всегда выносили.
......................................
Я плачу, я слез не стыжусь и не прячу,
хотя от стыда за страну свою плачу.
Какое нам дело, что скажут потомки?
Поэзию в землю зарыли подонки.
Мы славу свою уступаем задаром:
как видно, она не по нашим амбарам.
Как видно, у нас ее край непочатый —
поэзии истинной — хоть не печатай!
Н. Коржавин:
Любовь к Добру сынам дворян жгла сердце в снах,
А Герцен спал, не ведая про зло...
Но декабристы разбудили Герцена.
Он недоспал. Отсюда всё пошло.
И, ошалев от их поступка дерзкого,
Он поднял страшный на весь мир трезвон.
Чем разбудил случайно Чернышевского,
Не зная сам, что этим сделал он.
А тот со сна, имея нервы слабые,
Стал к топору Россию призывать, —
Чем потревожил крепкий сон Желябова,
А тот Перовской не дал всласть поспать.
И захотелось тут же с кем-то драться им,
Идти в народ и не страшиться дыб.
Так родилась в России конспирация:
Большое дело — долгий недосып.
Был царь убит, но мир не зажил заново.
Желябов пал, уснул несладким сном.
Но перед этим побудил Плеханова,
Чтоб тот пошел совсем другим путем.
Всё обойтись могло с теченьем времени.
В порядок мог втянуться русский быт…
Какая сука разбудила Ленина?!
Кому мешало, что ребенок спит?
На тот вопрос ответа нету точного.
Который год мы ищем зря его…
Три составные части — три источника
Не проясняют здесь нам ничего.
Он стал искать виновных — да найдутся ли? —
И будучи спросонья страшно зол,
Он сразу всем устроил революцию,
Чтоб ни один от кары не ушел.
И с песней шли к Голгофам под знаменами
Отцы за ним, — как в сладкое житье…
Пусть нам простятся морды полусонные,
Мы дети тех, кто не доспал свое.
Мы спать хотим… И никуда не деться нам
От жажды сна и жажды всех судить…
Ах, декабристы!.. Не будите Герцена!..
Нельзя в России никого будить.
***
Вошли и сели за столом.
Им грош цена, но мы не пьем.
Веселье наше вмиг скосило.
Юнцы, молодчики, шпана,
Тут знают все: им грош цена.
Но все молчат: за ними — сила.
Они уселись и сидят.
Хоть знают, как на них глядят
Вокруг и всюду все другие.
Их очень много стало вдруг.
Они средь муз и средь наук,
Везде, где бьется мысль России.
Они бездарны, как беда.
Зато уверены всегда,
Несут бездарность, словно Знамя.
У нас в идеях разнобой,
Они ж всегда верны одной
Простой и ясной — править нами.
***
Мы испытали все на свете.
Но есть у нас теперь квартиры —
Как в светлый сон, мы входим в них.
А в Праге, в танках, наши дети…
Но нам плевать на ужас мира —
Пьем в «Гастрономах» на троих.
Мы так давно привыкли к аду,
Что нет у нас ни капли грусти —
Нам даже льстит, что мы страшны.
К тому, что стало нам не надо,
Других мы силой не подпустим, —
Мы, отродясь,— оскорблены.
Судьба считает наши вины,
И всем понятно: что-то будет —
Любой бы каялся сейчас…
Но мы — дорвавшиеся свиньи,
Изголодавшиеся люди,
И нам не внятен Божий глас.
***
Ах ты, жизнь моя — морок и месиво.
След кровавый — круги по воде.
Как мы жили! Как прыгали весело —
Карасями на сковороде.
Из огня — в небеса ледовитые…
Нас прожгло. А иных и сожгло.
Дураки, кто теперь нам завидует,
Что при нас посторонним тепло.
***
Мы ненавидим тех,
кто стал рабом соблазна,
Забыв, что тот соблазн
пришел не через них.
Он через нас пришел,
наш дух в силки попался.
Такая в сердце сушь,
что как нам жить сейчас?
Мы ненавидим тех,
чьи жмут нам горло пальцы.
А ненависть в ответ
без пальцев душит нас.
***
И пусть меня вы задушили
За счастье быть живым всегда,
Но вы и сами ведь не жили,
Не знали счастья никогда.
***
Наш выбор прост. И что метать икру?
Я в пустоте без родины умру.
Иль родина сюда придет ко мне,
Чтоб утопить меня в своем г…
***
Но у мужчин идеи были.
Мужчины мучили детей.
П. Коган:
Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя!
А. Твардовский:
И душу чувствами людскими
Не отягчай, себя щадя.
И лжесвидетельствуй во имя
И зверствуй именем вождя.
***
Та кровь, что пролита недаром
В сорокалетний этот срок,
Нет, не иссякла вешним паром
И не ушла она в песок.
Не затвердела год от года,
Не запеклась еще она.
Та кровь подвижника-народа
Свежа, красна и солона.
Ей не довольно стать зеленой
В лугах травой, в садах листвой,
Она живой, нерастворенной
Горит, как пламень заревой.
Стучит в сердца, владеет нами,
Не отпуская ни на час,
Чтоб наших жертв святая память
В пути не покидала нас.
Чтоб нам, внимая славословью,
И в праздник нынешних побед
Не забывать, что этой кровью
Дымится наш вчерашний след.
И знать, что к бою правомочна
Она призвать нас вновь и вновь...
Как говорится: «Дело прочно,
Когда под ним струится кровь».
Б. Слуцкий:
Критики меня критиковали,
Редактировали редактора,
Кривотолковали, толковали
С помощью резинки и пера.
С помощью большого, красно-синего,
Толстобокого карандаша.
А стиха легчайшая душа
Не выносит подчеркиванья сильного.
Дым поэзии, дым-дымок
Незаметно тает.
Легок стих, я уловить не мог,
Как он отлетает.
Легче всех небесных тел
Дым поэзии, тобой самим сожженной.
Не заметил, как он отлетел
От души, заботами груженной.
Лед-ледок, как в марте, тонок был,
Тонкий лед без треску проломился,
В эту полынью я провалился,
Охладил свой пыл.
* * *
Запах лжи, почти неуследимый,
сладкой и святой, необходимой,
может быть, спасительной, но лжи,
может быть, пользительной, но лжи,
может быть, и нужной, неизбежной,
может быть, хранящей рубежи
и способствующей росту ржи,
все едино — тошный и кромешный
запах лжи.
И. Деген:
Мой товарищ, в священной агонии
Не зови ты на помощь друзей.
Дай-ка, лучше погрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не кричи. Ты — не маленький.
Ты не ранен, а просто убит…
Дай-ка, лучше стяну с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит…
И. Бродский:
Холуй трясется. Раб хохочет.
Палач свою секиру точит.
Тиран кромсает каплуна.
Сверкает зимняя луна.
Се вид Отечества, гравюра.
На лежаке — Солдат и Дура.
Старуха чешет мертвый бок.
Се вид Отечества, лубок.
Собака лает, ветер носит.
Борис у Глеба в морду просит.
Кружатся пары на балу.
В прихожей — куча на полу.
Луна сверкает, зренье муча.
Под ней, как мозг отдельный,— туча.
Пускай Художник, паразит,
Другой пейзаж изобразит.
***
Дураком быть выгодно, да очень не хочется
умным — очень хочется, да кончится битьем…
***
Говоришь, что все наместники — ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
***
Там собрался у ворот
Энтот… как его… народ!
В обчем, дело принимает
Социяльный оборот!
***
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
***
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
***
Кошмар столетья — ядерный грибок,
но мы привыкли к топоту сапог,
привыкли к ограниченной еде,
годами лишь на хлебе и воде,
иного ничего не бравши в рот,
мы умудрялись продолжать свой род,
твердили генералов имена,
и модно хаки в наши времена;
всегда и терпеливы и скромны,
мы жили от войны и до войны,
от маленькой войны и до большой,
мы все в крови — в своей или чужой.
В.Смоленский (1901-1961), поэт, белогвардейский
офицер:
"Над Чёрным морем, над белым Крымом,
Летела слава России дымом"
В.Смоленский (1901-1961), поэт, белогвардейский
офицер:
"Над Чёрным морем, над белым Крымом,
Летела слава России дымом"
Ю. Кублановский:
Ведь помнишь, как бодро шагая вначале,
ты вдруг задохнулась в пути:
— Россию, которую мы потеряли,
уже никогда не найти.
***
Россия, ты моя!
И дождь сродни потопу,
и ветер в октябре сжигающий листы…
В зашивленный барак, в распутную Европу
мы унесем мечту о том, какая ты.
Чужим не понята. Оболгана своими
в чреде глухих годин.
Как солнце плавкое в закатном смуглом дыме
бурьяна и руин,
вот-вот погаснешь ты.
И кто тогда поверит
слезам твоих кликуш?
Слепые, как кроты, на ощупь выйдут в двери
останки наших душ.
…Россия, это ты
на папертях кричала,
когда из алтарей сынов везли в Кресты.
В края, куда звезда лучом не доставала,
они ушли с мечтой о том, какая ты.
А. Есенин-Вольпин:
О сограждане, коровы и быки!
До чего вас довели большевики…
Е. Кропивницкий:
Молчи, чтоб не нажить беды,
Таись и бережно скрывайся…
Верши по малости труды
И помаленьку майся, майся.
А. Барто:
Фотография в журнале —
У костра сидит отряд.
Вы Володю не узнали?
Он уселся в первый ряд.
Бегуны стоят на фото
С номерами на груди.
Впереди знакомый кто-то —
Это Вова впереди.
Снят Володя на прополке,
И на празднике, на елке,
И на лодке у реки,
И у шахматной доски.
Снят он с летчиком-героем!
Мы другой журнал откроем
Он стоит среди пловцов.
Кто же он в конце концов?
Чем он занимается?
Тем, что он снимается!
К. Чуковский:
Таракан, таракан,
Тараканище!
Он рычит, и кричит,
И усами шевелит:
»Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую».
Н. Богословский:
Какая жуткая и странная эпоха:
Кормить кормильцев стали очень плохо.
***
Развалилась наша техника в пути,
Космонавтика жива едва-едва.
А на Марсе будут яблони цвести,
Но не мы на нем посадим дерева.
А. Баркова:
Да. Я вижу, о Боже великий,
Существует великий ад.
Только он не там, не за гробом.
Он вот здесь окружает меня.
***
Пропитаны кровью и желчью
Наша жизнь и наши дела.
Ненасытное сердце волчье
Нам судьба роковая дала.
Разрываем зубами, когтями,
Убиваем мать и отца,
Не швыряем в ближнего камень —
Пробиваем пулей сердца.
***
Смотрим взглядом недвижным и мертвым,
Словно сил неизвестных рабы,
Мы, изгнавшие бога и черта
Из чудовищной нашей судьбы.
И желанья и чувства на свете
Были прочны, как дедовский дом,
Оттого, словно малые дети,
Наши предки играли с огнем.
День весенний был мягок и розов,
Весь — надежда, и весь — любовь.
А от наших лихих морозов
И уста леденеют и кровь.
Красоту, закаты и право —
Всё в одном схоронили гробу,
Только хлеба кусок кровавый
Разрешит мировую судьбу.
Нет ни бога, ни черта отныне
У нагих обреченных племен,
И смеемся в мертвой пустыне
Мертвым смехом библейских времен.
***
РУСЬ
Лошадьми татарскими топтана,
И в разбойных приказах пытана,
И петровским калечена опытом,
И петровской дубинкой воспитана.
И пруссаками замуштрована,
И своими кругом обворована.
Тебя всеми крутило теченьями,
Сбило с толку чужими ученьями.
Ты к Европе лицом повернута,
На дыбы над бездною вздернута,
Ошарашена, огорошена,
В ту же самую бездну и сброшена.
И жива ты, живьем-живехонька,
И твердишь ты одно: «Тошнехонько!
Чую, кто-то рукою железною
Снова вздернет меня над бездною».
***
РОССИЙСКАЯ ТОСКА
Хмельная, потогонная,
Ты нам опять близка,
Широкая, бездонная,
Российская тоска.
Мы строили и рушили,
Как малое дитя.
И в карты в наши души
Сам черт играл шутя.
Нет, мы не Божьи дети,
И нас не пустят в рай,
Готовят на том свете
Для нас большой сарай.
Там нары кривобокие,
Не в лад с доской доска,
И там нас ждет широкая
Российская тоска.
***
БЛАГОПОЛУЧИЕ РАБА
И вот благополучие раба:
Каморочка для пасквильных писаний.
Три человека в ней. Свистит труба
Метельным астматическим дыханьем.
Чего ждет раб? Пропало всё давно,
И мысль его ложится проституткой
В казенную постель. Всё, всё равно.
Но иногда становится так жутко...
И любит человек с двойной душой,
И ждет в свою каморку человека,
В рабочую каморку. Стол большой,
Дверь на крючке, замок-полукалека..
И каждый шаг постыдный так тяжел,
И гнусность в сердце углубляет корни.
Пережила я много всяких зол,
Но это зло всех злее и позорней.
***
Опять казарменное платье,
Казенный показной уют,
Опять казенные кровати —
Для умирающих приют.
Меня и после наказанья,
Как видно, наказанье ждет.
Поймешь ли ты мои терзанья
У неоткрывшихся ворот?
Расплющило и в грязь вдавило
Меня тупое колесо...
Сидеть бы в кабаке унылом
Алкоголичкой Пикассо.
***
ОТРЕЧЕНИЕ
От веры или от неверия
Отречься, право, все равно.
Вздохнем мы с тихим лицемерием
Что делать? Видно, суждено.
Всё для того, чтобы потомство
Текло в грядущее рекой,
С таким же кротким вероломством
С продажной нищенской рукой.
Мы окровавленного бога
Прославим рабским языком,
Заткнем мы пасть свою убогую
Господским брошенным куском.
И надо отрекаться, надо
Во имя лишних дней, минут.
Во имя стад мы входим в стадо,
Целуем на коленях кнут.
***
НАДРЫВНЫЙ РОМАНС
Бродим тихо по снежной дороге,
По вечерней, чуть-чуть голубой,
Дышит все нашим прошлым убогим,
Арестантскою нашей судьбой.
И судьбы этой ход нам не ясен,
Мы давно не считаем утрат.
Белый снег. И оранжево-красен
Сиротливый тоскливый закат.
***
Мы испробовали нагайки
Староверских казацких полков
И тюремные грызли пайки
У расчетливых большевиков.
Трепетали, завидя ромбы
И петлиц малиновый цвет,
От немецкой прятались бомбы,
На допросах твердили «нет».
Мы всё видели, так мы выжили,
Биты, стреляны, закалены,
Нашей родины злой и униженной
Злые дочери и сыны.
Б. Чичибабин:
Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю
молиться молюсь, а верить не верю.
Я сын твой, я сон твоего бездорожья,
я сызмала Разину струги смолил.
Россия русалочья, Русь скоморошная,
почто не добра еси к чадам своим?
От плахи до плахи по бунтам, по гульбам
задор пропивала, порядок кляла —
и кто из достойных тобой не погублен,
о гулкие кручи ломая крыла.
Скучая трудом, лютовала во блуде,
шептала арапу: кровцой полечи.
Уж как тебя славили добрые люди —
бахвалы, опричники и палачи.
А я тебя славить не буду вовеки,
под горло подступит — и то не смогу…
Мне кровь заливает морозные веки.
Я Пушкина вижу на жженом снегу.
Наточен топор, и наставлена плаха.
Не мой ли, не мой ли приходит черед?
Но нет во мне грусти, и нет во мне страха.
Прими, моя Русь, от сыновних щедрот.
Я вмерз в твою шкуру дыханьем и сердцем,
и мне в этой жизни не будет защит —
я горечью века истерзан, как Герцен,
судьба Аввакумова в лоб мой стучит.
Б. Гребенщиков:
Куда ты мчишься, тройка?
Куда ты держишь путь?
Ямщик опять нажрался водки,
А может, просто лег вздремнуть?
Колеса сдадены в музей, музей весь вынесен вон,
И в каждом доме раздается то ли песня, то ли стон.
Как предсказано святыми, все висит на волоске,
А я гляжу на это дело в древнерусской тоске…
***
А на поле древней битвы
Нет ни копий, ни костей.
Все ушло на сувениры
Для туристов и гостей.
Добрыня плюнул на Россию и в Милане чинит газ,
Алеша, даром что Попович, продал весь иконостас.
Один Илья пугает девок, скача в одном носке,
А я гляжу на это дело в древнерусской тоске…
Над обдолбаной Москвою
В небо лезут леса.
Турки строят муляжи
Святой Руси за полчаса.
У хранителей святыни палец пляшет на курке,
Знак червонца проступает вместо лика на доске,
Харе-Кришна ходит строем по Арбату и Тверской,
Я боюсь, что сыт по горло древнерусской тоской.
В. Шаламов:
Ведь только длинный ряд могил
Мое воспоминанье,
Куда и я бы лег нагим,
Когда б не обещанье
Допеть, доплакать до конца
Во что бы то ни стало,
Как будто в жизни мертвеца
Бывало и начало…
***
Стихи — это стигматы,
Чужих страданий след,
Свидетельство расплаты
За всех людей, поэт.
Искать спасенья будут
Или поверят в рай,
Простят или забудут.
А ты — не забывай.
Ты должен вечно видеть
Чужих страданий свет,
Любить и ненавидеть
За всех людей, поэт.
***
Я здесь живу, как муха, мучась,
Но кто бы мог разъединить
Вот эту тонкую, паучью,
Неразрываемую нить?
Я не вступаю в поединок
С тысячеруким пауком,
Я рву зубами паутину,
Стараясь вырваться тайком.
В. Высоцкий:
Подымайте руки, в урны суйте
Бюллетени, даже не читав, —
Помереть от скуки! Голосуйте,
Только, чур, меня не приплюсуйте:
Я не разделяю ваш Устав!
***
И нас хотя расстрелы не косили,
Но жили мы, поднять не смея глаз, —
Мы тоже дети страшных лет России,
Безвременье вливало водку в нас.
***
Много во мне маминого,
Папино — сокрыто, —
Я из века каменного,
Из палеолита!
Наше племя ропщет, смея
Вслух ругать порядки;
В первобытном обществе я
Вижу недостатки.
***
В церкви смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан.
Нет, и в церкви всё не так,
Всё не так, как надо.
***
А урод-то сидит на уроде
И уродом другим погоняет,
И это всё - при народе,
Который приветствует вроде
И вроде бы всё одобряет…
А. Галич:
***
А урод-то сидит на уроде
И уродом другим погоняет,
И это всё - при народе,
Который приветствует вроде
И вроде бы всё одобряет…
А. Галич:
Опять над Москвою пожары,
И грязная наледь в крови.
И это уже не татары,
Похуже Мамая — свои!
***
Дышит, дышит кислородом стража,
Крикнуть бы, но голос как ничей,
Палачам бывает тоже страшно,
Пожалейте, люди, палачей!
***
Время сеет ветры, мечет молнии,
Создает советы и комиссии,
Что ни день — фанфарное безмолвие
Славит многодумное безмыслие.
Бродит Кривда с полосы на полосу,
Делится с соседской Кривдой опытом,
Но гремит напетое вполголоса,
Но гудит прочитанное шепотом.
***
То мордой в снег,
И прошу, растудыть, запомнить,
Что каждый шаг в сторону
Будет, растудыть, рассматриваться
Как, растудыть, побег!..
***
В наш век на Итаку везут по этапу,
Везут Одиссея в телячьем вагоне,
Где только и счастья, что нету погони!
***
А нам и честь, и чех, и черт —
Неведомые области!
А нам признание и почет
За верность общей подлости!
А мы баюкаем внучат
И ходим на собрания,
И голоса у нас звучат
Все чище и сопраннее!..
***
И ночью, и днем твержу об одном —
Не надо, люди, бояться!
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
Кто скажет: «Идите, люди, за мной,
Я вас научу, как надо!»
***
И, рассыпавшись мелким бесом,
И поклявшись вам всем в любви,
Он пройдет по земле железом
И затопит ее в крови.
И наврет он такие враки,
И такой наплетет рассказ,
Что не раз тот рассказ в бараке
Вы помяните в горький час.
***
Что ни год — лихолетие,
Что ни враль, то Мессия!
Плачет тысячелетие
По России — Россия!
Выкликает проклятия…
А попробуй, спроси —
Да, была ль она, братие,
Эта Русь на Руси?
Ах, Россия, Рассея —
Ни конца, ни спасенья!
Ах, Рассея, Россия —
Все пророки босые!
***
Хоть наша вина не вина,
Над блочно-панельной Россией,
Как лагерный номер — луна.
Обкомы, горкомы, райкомы,
В подтеках снегов и дождей.
В их окнах, как бельма тархомы
(Давно никому не знакомы),
Безликие лики вождей.
В их залах прокуренных — волки
Пинают людей, как собак,
А после те самые волки
Усядутся в черные «Волги»,
Закурят вирджинский табак.
И дач государственных охра
Укроет посадских светил
И будет мордастая ВОХРа
Следить, чтоб никто не следил.
И в баньке, протопленной жарко,
Запляшет косматая чудь…
Ужель тебе этого жалко?
Ни капли не жалко, ничуть!
И. Губерман:
Давно пора, е… мать,
умом Россию понимать!
***
Не стесняйся, пьяница, носа своего,
он ведь с нашим знаменем цвета одного.
***
Вожди дороже нам вдвойне,
когда они уже в стене.
***
Причудливее нет на свете повести,
чем повесть о причудах русской совести.
***
В нас пульсом бьется у виска
душевной смуты злая крутость;
в загуле русском есть тоска,
легко клонящаяся в лютость.
***
Закрыв глаза, прижавши уши,
считая жизнь за подаяние,
мы перерыв, когда не душат,
смакуем как благодеяние.
***
Сперва полыхаем, как спичка,
а после жуем, что дают;
безвыходность, лень и привычка
приносят покой и уют.
***
Без отчетливых ран и контузий
ныне всюду страдают без меры
инвалиды высоких иллюзий,
погорельцы надежды и веры.
***
Живя в загадочной отчизне,
из ночи в день десятки лет
мы пьем за русский образ жизни,
где образ есть, а жизни нет.
***
Гниенье основ — анекдота основа,
а в нем стало явно видней,
что в русской комедии много смешного,
но мало веселого в ней.
***
Россия веками рыдает
О детях любимых своих;
Она самых лучших съедает
и плачет печалясь о них.
***
На наш барак пошли столбы
свободы, равенства и братства;
все, что сработали рабы,
всегда работает на рабство.
***
Должно быть, очень плохо я воспитан,
что, грубо нарушая все приличия,
не вижу в русском рабстве неумытом
ни избранности признак, ни величия.
***
Наука наукой, но есть и приметы;
Я твердо приметил с измальства,
Что в годы надежды плодятся поэты,
А в пору гниенья — начальство.
***
Однажды здесь восстал народ
и, став творцом своей судьбы,
извел под корень всех господ;
теперь вокруг одни рабы.
***
Как у тюрем стоят часовые
у Кремля и посольских дворов;
пуще всех охраняет Россия
иностранцев, вождей и воров.
***
Ждала спасителя Россия,
жила, тасуя фотографии,
и, наконец, пришел Мессия,
и не один, а в виде мафии.
***
Пахан был дух и голос множества,
в нем воплотилось большинство,
он был великое ничтожество,
за что и вышел в божество.
***
Сын учителя, гений плюгавый —
уголовный режим изобрел,
а покрыл его кровью и славой —
сын сапожника, горный орел.
***
В России так нелепо все смешалось,
и столько обратилось в мертвый прах,
что гнев иссяк. Осталась только жалость,
Презрение. И неизбывный страх.
***
А может быть, извечный кнут,
повсюдный, тайный и площадный —
и породил российский бунт,
бессмысленный и беспощадный?
***
Россия — странный садовод
и всю планету поражает,
верша свой цикл наоборот:
сперва растит, потом сажает.
***
Когда тонет родина в крови,
когда стынут стоны на устах,
те, кто распинается в любви,
не спешат повиснуть на крестах.
***
Можно в чем угодно убедить
целую страну наверняка,
если дух и разум повредить
с помощью печатного станка.
***
Мы варимся в странном компоте,
где лгут за глаза и в глаза,
где каждый в отдельности — против,
а вместе — решительно за.
***
Всегда в особый список заносили
всех тех, кого сегодня я люблю;
кратчайший путь в историю России
проходит через пулю и петлю.
***
В тюрьме я поневоле слушал радио
и думал о загадочной России:
затоптана, изгажена, раскрадена,
а песни — о душевности и силе.
***
В империях всегда хватало страху,
история в них кровью пишет главы,
но нет России равных по размаху
убийства своей гордости и славы.
***
Полна неграмотных ученых
и добросовестных предателей
страна счастливых заключенных
и удрученных надзирателей.
***
Российская лихая птица-тройка
со всех концов земли сейчас видна,
и кони бьют копытами так бойко,
что кажется, что движется она.
***
Россия безнадежно и отчаянно
сложилась в откровенную тюрьму,
где бродят тени Авеля и Каина
и каждый сторож брату своему.
***
Живя в загадочной отчизне,
Из ночи в день десятки лет
Мы пьем за русский образ жизни,
Где образ есть, а жизни нет.
***
Россия уже многократно
меняла, ища где вольготней,
тюрьму на бардак и обратно,
однако обратно-охотней.
***
Россия безнадежно и отчаянно
сложилась в откровенную тюрьму,
где бродят тени Авеля и Каина
и каждый сторож брату своему.
***
Живя в загадочной отчизне,
Из ночи в день десятки лет
Мы пьем за русский образ жизни,
Где образ есть, а жизни нет.
***
Россия уже многократно
меняла, ища где вольготней,
тюрьму на бардак и обратно,
однако обратно-охотней.
***
Сильна Россия чудесами
и не устала их плести:
здесь выбирают овцы сами
себе волков себя пасти.
***
Кошмарней лютых чужеземцев
прошлись по русскому двору
убийцы с душами младенцев
и страстью к свету и добру.
***
Дымится перо, обжигая десницу,
когда безоглядно, отважно и всласть
российский писатель клеймит заграницу
за все, что хотел бы в России проклясть.
***
Тираны, деспоты, сатрапы
и их безжалостные слуги
в быту — заботливые папы
и мягкотелые супруги.
***
Я Россию часто вспоминаю,
думая о давнем дорогом,
я другой такой страны не знаю,
где так вольно, смирно и кругом.
***
Возглавляя партии и классы,
лидеры вовек не брали в толк,
что идея, брошенная в массы —
это девка, брошенная в полк.
***
Чем у идеи вид проворней,
тем зорче бдительность во мне:
ведь у идей всегда есть корни,
а корни могут быть в говне.
***
Что ни век, нам ясней и слышней
сквозь надрыв либерального воя:
нет опасней и нету вредней,
чем свобода совсем без конвоя.
***
Слой человека в нас чуть-чуть
наслоен зыбко и тревожно;
легко в скотину нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.
***
Не в силах нас ни смех, ни грех
свернуть с пути отважного,
мы строим счастье сразу всех,
и нам плевать на каждого.
***
Эпохи крупных ослеплений
недолго тянутся на свете,
залившись кровью поколений,
рожденных жить в эпохи эти.
***
Пойдет однажды брат на брата,
сольется с чистой кровью кровь злодея,
и будет снова в этом виновата
высокая и светлая идея.
***
Когда народом завладели
идеи благостных романтиков,
то даже лютые злодеи
добрее искренних фанатиков.
***
Когда-нибудь, впоследствии, потом,
но даже в буквари поместят строчку,
что сделанное скопом и гуртом
расхлебывает каждый в одиночку.
***
И мерзко, и гнусно, и подло,
и страх, что заразишься свинством,
а быдло сбивается в кодло
и счастливо скотским единством.
***
Время наше будет знаменито
тем, что сотворило страха ради
новый вариант гермафродита:
плотью — мужики, а духом — бляди.
***
В наших джунглях, свирепых и каменных,
не боюсь я злодеев старинных,
а боюсь я невинных и праведных,
бескорыстных, святых и невинных.
***
По крови проникая до корней
равнодушная тень утомления —
историческая усталость
бесноватого поколения.
***
Где лгут и себе и друг другу,
и память не служит уму,
история ходит по кругу
из крови — по грязи — во тьму.
***
Когда клубится страх кромешный
И тьму пронзает лай погонь
благословен любой, посмевший
не задувать в себе огонь.
***
Привычные безмолвствуют народы,
беззвучные горланят петухи;
мы созданы для счастья и свободы,
как рыба — для полета и ухи.
***
Дороги к русскому ненастью
текли сквозь веру и веселье;
чем коллективней путь ко счастью,
тем горше общее похмелье.
***
В кромешных ситуациях любых,
запутанных, тревожных и горячих,
спокойная уверенность слепых
кошмарнее растерянности зрячих.
***
Мы сохранили всю дремучесть
былых российских поколений,
но к ним прибавили пахучесть
своих духовных выделений.
***
В любимой сумрачной отчизне
я понял ясно и вполне,
что пошлость — верный спутник жизни,
тень на засаленной стене.
Е. Евтушенко:
Подавляющее большинство,
пахнешь ты, как навозная роза,
и всегда подавляешь того,
кто высовывается из навоза.
Удивляющее меньшинство,
сколько раз тебя брали на вилы!
Подавляющее большинство,
сколько гениев ты раздавило!
В подавляющем большинстве
есть невинность преступная стада,
и козлы-пастухи во главе,
и тупое козлиное: «надо!».
***
…Мы часто друг к другу завистливы, злобны.
Так дохристианны, так междуусобны.
И тонущих рядом спасать неспособны.
За чей-то успех мы готовы загрызть,
Мы в бедности тонем, в богатстве, в корысти.
Позорная мания — чуть ли не в каждом
Придумывать снова врагов из сограждан.
Живем, будто каждый врагами притиснут,
И нам не поможет ни тыщепартийность,
Ни стадность попсовых притопов, прихлопов —
Лишь те, кто Россию спасет от потопов!
...........................................................................
Неужто нужны все потопы, несчастья,
Чтоб соединялись нас братством участья?
Опомнились в ссорах: ведь все мы родные,
Да мы же свои навсегда. Мы — Россия!
***
Ты раскрой глаза — черно в них.
Погляди — по всей России
на чиновнике чиновник,
как бацилла на бацилле.
***
Нет, Сталин не умер.
Считает он смерть поправимостью.
Мы вынесли
из Мавзолея его,
но как из наследников Сталина
Сталина вынести?
Д. Галковский:
Я маленький Ванюша,
Я очень добрый весь.
Мне хоцца всему миру
Пользительность принесть.
Л. Губанов:
По всей земле предчувствую костры,
в заборах человеческие кости,
и на церквях не русские кресты,
а свастику отчаянья и злости.
И паюсной икрой толпа лежит…
и по сигналу можно только хлопать,
мильоны их, но ни одной души,
и проповедь свою читает робот.
***
Забинтованной женою
идет Россия по холмам
церквей, засыпанных золою,
где кости с кровью пополам.
Вас ждет Антихрист, ждет Антихрист
и чавкающим стадом — Ад.
Я умоляю вас — окститесь,
очнитесь и сестра, и брат!
Кто может здесь еще молиться —
пусть молится. Иначе — плен.
И от зари и до зарницы
вы не поднимитесь с колен.
И зверь иконой будет вашей
по всей земле, по всей земле.
И будут гарцевать по пашням
немые всадники во мгле.
И вашим мясом, вашим мясом
откормят трехголовых псов,
и кровью вашей, словно квасом,
зальют тюремный ваш засов.
Глаза мои бы не глядели
на вашу землю в эти дни…
Но вот мы с Ангелом летели
и плакали, что мы — одни!
***
Еще и губ не выносили,
но кашляли в платок тайком.
Мы пол-России износили
колоколами отпоем.
На наши тихие молебны
ареста сладкий перезвон,
как мальчики смеются нервы
и крутят желтый горизонт.
***
О, родина, любимых не казни.
Уже давно зловещий список жирен.
Святой водою ты на них плесни,
ведь только для тебя они и жили.
А я за всех удавленничков наших,
за всех любимых, на снегу расстрелянных,
отверженные песни вам выкашливаю
и с музой музицирую раздетой.
***
И, тяпнув два стакана жуткой водочки,
увижу я, что продано и куплено.
Ах, не шарфы на этой сытой сволочи,
а знак, что голова была отрублена!
Скупцы, зловещие подонки,
кого вы ставите на полки:
какая ложь, какая грязь!
Раб после выстрела — есть князь.
Что мне в нелепой канители,
как вы построите свой храм.
Пришедший Хам на самом деле
давно подыгрывает вам.
Русская колыбельная:
Утром рано, на рассвете
Корпусной придет,
На поверку станут дети,
Солнышко блеснет…
Г. Сапгир:
Иду. А навстречу идут идиоты.
Идиот бородатый,
Идиот безбородый,
Идиот ноздреватый,
Идиот большеротый,
Идиот угловатый,
Идиот головатый,
Идиот — из ушей пучки ваты.
Идет идиот веселый.
Идет идиот тяжелый.
Идет идиот симпатичный.
Идет идиот апатичный.
Идет идиот нормальный.
Идет идиот нахальный.
Идет идиот гениальный.
Идет идиот эпохальный!
Одни идиоты прилично одеты,
Другие похуже — небриты, помяты,
Одни завернулись по-римски в газеты,
Другие — в свои чертежи и расчеты.
Иные свой стыд прикрывают зарплатой,
Иные — ученостью, эти — работой.
Большие задачи несут идиоты.
Машины и дачи несут идиоты.
Идет идиот чуть не плача:
— Несу я одни неудачи!
Жена — истеричка, начальник — дебил,
И я — неврастеник себя загубил.
Идут идиоты, несут комбинаты,
Заводы, научные институты,
Какие-то колбы, колеса, ракеты,
Какие-то книги, скульптуры, этюды,
Несут фотографии мертвой планеты
И вовсе невиданные предметы…
Идут идиоты. Идут идиоты.
Вот двое из них избивают кого-то.
Несут идиоты большие портреты
Какого-то карлика и идиота.
Идиоты честные, как лопаты,
Идиоты ясные, как плакаты.
Идиоты — хорошие, в общем, ребята.
Да только идти среди них жутковато.
Идиотские песни поют идиоты,
Идиотские мысли твердят идиоты
И не знают и знать не хотят идиоты,
Что однажды придумали их идиоты.
Идут работяги, идут дипломаты.
Идут коллективы, активы и роты…
И вдоль бесконечной кирпичной ограды
Идут идиоты, идут идиоты.
Играет оркестр марш идиотов.
Идут. И конца нет параду уродов.
И кажешься сам среди них идиотом,
Затянутым общим круговоротом.
А может быть, это нормально — природа?
И есть и движенье, и цель, и свобода?
***
То мяса нет то — колбасы и сыра
То шапок нет куда я не зайду
Но я встречал и большую беду
Нет близких Нет здоровья Нет квартиры.
Нет радости нет совести нет мира
Нет уваженья к своему труду
Нет на деревне теплого сортира
Нет урожая в будущем году.
Но есть консервы рыбные тефтели
Расплывчатость и фантастичность цели
Есть подлость водка скука и балет —
Леса и степи, стройки и ракеты
Есть даже люди в захолустье где-то
И видит Бог! — хоть Бога тоже нет.
Е. Кропивницкий:
Молчи, чтоб не нажить беды,
Таись и бережно скрывайся…
Верши по малости труды
И помаленьку майся, майся.
М. Колосов:
Безумье лет, безумье дней,
Чужой рассвет в окно стучится…
Что нынче с Родиной моей
Случилось и еще случится…
И ложь в чести, и честь во лжи,
И кошелек дороже стяга,
Веленье времени, скажи:
Что нам готовишь, бедолагам?
Метет страну хмельной угар,
А правда не нужна и даром,
Любовь — товар и кровь — товар:
Всю Русь означили товаром.
В цепях предательств и измен
Хрипит под злобные ухмылки,
И стоит лишь привстать с колен,
Как режут вновь ее поджилки.
И. Иртеньев:
Просыпаюсь с бодуна — разболелась печень.
Денег нету ни хрена, похмелиться нечем…
Глаз подбит, пиджак в пыли, под кроватью брюки…
До чего же довели коммунисты-суки!
* * *
Нам избирательное право,
Сказать по правде, ни к чему.
Сия мудреная забава —
Помеха русскому уму.
На кой нам эти бюллетени,
Опросы, списки, округа,
Когда без этой хренотени
Заходит за мозгу мозга.
И я бы памятник поставил
На Красной площади в Москве
Тому, кто нас бы всех избавил
От лишней дырки в голове.
*** Я верю – поздно или рано
Наступит он, желанный час,
Когда повергнув власть тирана,
Воспрянет креативный класс.
Когда у гробового входа
С табличкой «Enter» на стене
Нас примет радостно свобода
И удивится: «Вы ко мне?»
***
Повестка дна
Страна моя идет ко дну
Со мною заодно,
А мне обидно за страну
И боязно за дно.
* * *
Куда Россия подевалась?
Неужто канула во мглу?
Вчера ведь только продавалась
На каждом что ни есть углу.
* * *
Нам избирательное право,
Сказать по правде, ни к чему.
Сия мудреная забава —
Помеха русскому уму.
На кой нам эти бюллетени,
Опросы, списки, округа,
Когда без этой хренотени
Заходит за мозгу мозга.
И я бы памятник поставил
На Красной площади в Москве
Тому, кто нас бы всех избавил
От лишней дырки в голове.
*** Я верю – поздно или рано
Наступит он, желанный час,
Когда повергнув власть тирана,
Воспрянет креативный класс.
Когда у гробового входа
С табличкой «Enter» на стене
Нас примет радостно свобода
И удивится: «Вы ко мне?»
***
Повестка дна
Страна моя идет ко дну
Со мною заодно,
А мне обидно за страну
И боязно за дно.
* * *
Куда Россия подевалась?
Неужто канула во мглу?
Вчера ведь только продавалась
На каждом что ни есть углу.
Ю. Ким:
Конечно, усилия тщетны
И им не вдолбить ничего:
Предметы для них беспредметны,
А белое просто черно.
Судье заодно с прокурором
Плевать на детальный разбор —
Им лишь бы прикрыть разговором
Готовый уже приговор.
Скорей всего, надобно просто
Просить представительный суд
Дать меньше по сто девяностой,
Чем то, что, конечно, дадут.
Откуда ж берется охота,
Азарт, неподдельная страсть
Машинам доказывать что-то,
Властям корректировать власть?
Серьезные взрослые судьи,
Седины, морщины, семья…
Какие же это орудья?
Такие же люди, как я!
Ведь правда моя очевидна,
Ведь белые нитки видать!
Ведь людям должно же быть стыдно
За правду в Сибирь высылать!
Ой, правое русское слово —
Луч света в кромешной ночи!
И все будет вечно хреново,
И все же ты вечно звучи!
И все же ты вечно звучи!
***
Эрудиция плюс юрисдикция
Означает мозгов нищету,
Если право у них и традиция
Человека считать за щепу!
Отщепят, обзовут отщепенцами,
Обличат и младенца во лжи...
А за то, что не жгут, как в Освенциме,
Ты еще им спасибо скажи!..
***
Живем мы в нашем лагере —
Ребята хоть куда,
Под красными под флагами
Ударники труда.
Кругом так много воздуха,
Сосняк тебе, дубняк,
А кроме зоны отдыха
Есть зона просто так!
Начальник наш — родитель нам,
Точнее скажем — кум,
И под его водительством
Беремся мы за ум.
Живем мы, как на облаке,
Есть баня и сортир,
А за колючей проволкой
Пускай сидит весь мир!
И. Ушаков:
Ведь на Руси свобода —
Источник пущих бед:
Для быдла и для сброда
Порядка вовсе нет!
И хоть он бился лбом бы,
Стараясь благо дать,
Ему в ответ лишь бомбы…
Свобода! Благодать!
Запомним годы эти,
Ведь именно с трех пор
По всей нашей планете
Гулять пошел террор…
Ведь на Руси свобода —
Источник пущих бед:
Для быдла и для сброда
Порядка вовсе нет!
Страна врагов народа…
Куда не плюнь — всё враг!
И ясно год от года
Цветет родной ГУЛАГ.
Бледнеет даже Грозный
В крови своих утех
Пред этим одиозным
«Отцом народов всех».
***
Уж любить —
так навечно,
а уж бить —
так увечно:
без жалости,
до кровавой алости.
То в экстазе от веры,
то неверье без меры…
То добротой весь мир озарят,
то злобство и жлобство царят…
То страннику хлеб-соль да постой,
а то брат на брата войной…
То не верят слезам,
то жалеют скотину.
То поврозь каждый сам,
то всем миром — едины…
Русь, Русь!
Нет в тебе середины!
***
Да-а-а… Одна у России дорога —
Дня не может прожить без Наместника Бога!
И. Тальков:
Листая старую тетрадь расстрелянного генерала,
Я тщетно силился понять, как ты могла себя отдать
На растерзание вандалам.
О, генеральская тетрадь, забытой правды возрожденье,
Как тяжело тебя читать
Обманутому поколенью.
***
Я мечтаю вернуться с войны,
На которой родился и рос,
На руинах нищей страны
Под дождями из слез…
***
Родина моя
Скорбна и нема…
Родина моя,
Ты сошла с ума…
***
Покажите мне такую страну,
Где славят тирана,
Где победу в войне над собой
Отмечает народ.
***
Покажите мне такую страну,
Где славят тирана,
Где победу в войне над собой
Отмечает народ.
А. Логвинов:
Русские гении не умирают.
Словно за ними ревниво следят:
Чуть поднимаются — их убирают —
Пуля, петля, провокация, яд…
Пушкин, Есенин, Шукшин, Маяковский,
Лермонтов, Гоголь, Высоцкий, Рубцов,
И Гумилев, и Тальков, и Тарковский…
Не перечислить, в конце-то концов.
Певчая доля в итоге прекрасна —
В Вечность восходят, как в небо звезда…
Быть настоящим Поэтом опасно.
Быть Н а с т о я щ и м — опасно всегда…
***
Россия только верой понимается,
Россия только верой поднимается,
А веры нету и России нет!
И потому народ наш нынче мается,
И счастье нам так редко улыбается,
Что вместо веры в душах всякий бред.
А с ней, как с заповедною дубравою,
То вырубкой сплошною, то потравою
Уродуют во всю который год.
А. Тарковский:
А мы уже в горле у мира стоим
И бомбою мстим водородной
Еще не рожденным потомкам своим
За собственный грех первородный.
Ну что ж, флорентийские башни смахнем,
Развеем число Галилея
И Моцарта флейту продуем огнем,
От первого тлена хмелея.
Нам снится немая, как камень, земля
И небо, нагое без птицы,
И море без рыбы и без корабля,
Сухие, пустые глазницы.
Н. Колычев:
Россия! Ширь и глубь — неодолимы.
Я жив тобой, но я в тебе тону.
Никто в стране людей необъяснимых
Не может объяснить свою страну.
Где безысходность рвет сердца на части,
Но сладко этой горечью дышать…
А может быть, по-русски — это счастье,
Когда болит и мается душа.
С. Янковский:
Россия в век социализма
Прошла без всякого оргазма
Путь от марксизма-коммунизма
До коммунального маразма.
Лэди Кэтрин:
Моя страна — сейчас слаба,
Моя страна — сейчас больна,
И потому она нема:
От Зверя ждет она клейма!
А ты, что мочи есть — кричи!
Ори! Но только не молчи…
И. Наумов:
По всей России колокольный звон
Своим набатом надрывает души,
Как будто снова призывает он,
Весь мир до основания разрушить.
Наверное, забыты мы Христом,
Коль вся страна нанизана на вилы,
И этот звон, как человечий стон,
Что издают, когда терпеть не в силах.
По всей Руси гремят колокола,
Поскольку правда на кресте распята…
И, коль народ закусит удила,
То вновь пойдет войною брат на брата.
Боюсь, восстанет человечий род,
Начнет со зла крушить все без разбору,
Посколь Россией правит всякий сброд:
Грабители, насильники и воры.
Когда же власть осмыслит, наконец,
Что есть предел терпению народа,
Что он несет терновый свой венец,
Уже десятилетия, не годы?
И сколько можно, расшибая лбы,
Валить грехи на прежнюю систему?
Перед Россией «Быть или не быть?»
Уже который год стоит проблема.
А. Дудаева:
С высочайшего позволения,
С молчаливого соглашения,
С запоздалого удивления
Миллионы лежат в гробах!
И слоями засыпаны в ямах,
В придорожных лежат канавах,
В потемневших от крови реках,
В почерневших от дыма лесах.
Замордованы и зарыты,
Как собаки, песком прикрыты,
С верой в нашу правду убиты
Без суда, по приказу и так…
А мы святы, чисты и невинны,
Мы гуманны, добры и наивны.
Столько лет им поют ветры гимны
Все не знаем, за что их и как.
Не отмыть и слезами кровавыми,
Нашу совесть над этими ранами,
Преступлениями небывалыми,
Будет вечным укором их прах…
Виноваты мы все — благодушные,
И приказу бездумно послушные,
Осторожные, равнодушные,
С этой памятью жить теперь как?
А. Дольский:
Под звуки флейты и трубы
я понял в дальних странах:
тиранов делают рабы,
а не рабов тираны.
П. Маркин:
Наша старая планета вся изведана давно,
Но страна больная эта словно белое пятно…
А. Межиров:
Потому что по Москве
Уже разгуливает свастика
На казенном рукаве.
............................................
И кощунственно молчат
Президенты наши оба.
И в молчанье — христиане…
Д. Быков:
Народ раздетый и босой,
Тупой во многом,
Вчера стоял за колбасой,
Сейчас — за богом.
Живучий, сколько ни дави
Войной и путчем,
Всегда по пояс то в крови,
А то и в худшем,
Под стон калек, под звон оков,
Под брань и всхлипы, —
Не замечая, как с боков
Проходят ВИПы.
Державный зад, тигриный взгляд
Глазенок тусклых…
Их всех без очереди в ад
Потом пропустят.
Толпа безумцев городских,
Безгласный полис,
То красный пояс душит их,
То черный пояс.
Стоит беспомощная рать,
Осенний морок,
И вы их вправе презирать
Из ваших Горок.
Но пусть ваш пояс век подряд
На горле стянут —
За Божью Матерь тут стоят.
За вас — не станут.
БЕСЫ
Зыбко, вязко, мутно, стыдно
И смешно по временам.
В поле бес нас водит, видно,
И кружит по сторонам.
Мчатся бесы в путь полнощный,
Как бывало испокон,
И над ними самый мощный,
По прозванью Бесогон.
Всплыли прежние соблазны,
Словно воля на дворе.
Закружились бесы разны,
Точно листья в ноябре!
Горе, малый я не сильный!
Съест упырь меня совсем!
Что же станется с Россией,
Коль расколется тандем?
Разделенье по Уралу,
Как мечталось на веку,
Чтобы Запад — либералу,
А Восток — силовику?
С визгом яростным и воем,
Как в атаку казаки,
Мы бежим к своим героям,
Дружно свесив языки.
Этих свозят, тех разгонят —
В общем, кончился уют.
То ли Родину хоронят,
То ли замуж выдают.
***
Мы с собою несем
Этот внутренний холод.
От юнцов до старух
Все мы льдинами сжаты,
А посетуешь вслух —
Сразу визг: «Уезжайте!».
Это главный ответ
Нашим внутренним смутам.
Места жалобе нет
В этом холоде лютом.
Всех сковала зима —
Ни просвета, ни Бога.
Но зато уж дерьма!
Вот уж этого много.
***
А айподы твои и айфоны
Не родились бы вовсе на свет:
Где лежат под ногой миллионы —
Там нужды в технологиях нет.
В назиданье Америке жалкой,
Ты бы имидж менял на глазах:
Бизнесмен с комсомольской закалкой —
Автомат — «АвтоВАЗ» — автозак…
Но не все же погрязло в прохвостах!
Допускаю, что полуживым
Ты бы мог уцелеть в девяностых
И с баблом подошел к нулевым.
И тогда, не особо речисты,
Чтоб иллюзий никто не питал,
Петербургские новочекисты
Распилили бы твой капитал.
За айподы твои и айфоны
Наскребли б на тебя матерьял,
Ты топтал бы российские зоны,
Шил перчатки и тапки терял.
***
Да, душа моя тоже пела,
И цвела, и знала уют.
Быть счастливым — целое дело.
Я умею. Мне не дают.
Валентин Гафт:
Игорь Кохановский, 1989
Закон диалектики
Сначала били самых родовитых,
Потом стреляли самых работящих,
Потом ряды бессмысленно убитых
Росли из тысяч самых не молчащих.
Среди последних — всё интеллигенты,
Радетели достоинства и чести,
Негодные в работе инструменты
Для механизма поголовной лести.
В подручных поощряя бесталанность,
Выискивала власть себе подобных.
В средневековье шла тоталитарность,
Создав себе империю удобных,
Послушных, незаметных, молчаливых,
Готовых почитать вождём бездарность,
Изображать воистину счастливых,
По праву заслуживших легендарность…
Держава, обессиленная в пытках,
Ещё не знала о потерях сущих,
Не знала, что КОЛИЧЕСТВО убитых
Откликнется ей КАЧЕСТВОМ живущих.
***
И чекист, и нефтяник, и единоросс —
Все отправятся в Лондон, знакомый до слез,
Чтоб укрыться от местных идиллий
На широкой груди Пикадилли.
***
Рядом мечется сорока — и кричит на той же фене ж:
«Все простудитесь — и тока, ни фига же не изменишь!
Лишь отстой — судьба России. Дайте ж ей скатиться плавно».
И всего невыносимей то, что это, в общем, правда.
***
Да, отнимут все победы. Да, удел у нас провальный.
Да, поднимутся скинхеды. Да, испортится Навальный.
Да, возникнет новый Чуров. Да, евреи. Да, простуда.
Да, спасет нас только чудо. А откуда? Ниоткуда!
***
Униженные братья вершат привычный суд:
Чуть руки для объятья раскинешь — и распнут.
О. Ольгина:
За копейку ты на зону
По российскому закону,
А за краденный мильон —
Не в тюрягу, а на трон!
Ю. Сухоруков:
Продаст Россия нефть и газ
и навсегда исчезнет с глаз.
И. Рутштейн:
Что пируешь, Россия?!
А сама на краю...
Близкой пропасти смрадом
травит душу твою.
В сорняках твои нивы,
и селенья в беде,
и растут на погостах
крест да крест на кресте.
Что ж ты рабски пригнулась
и в дурном будто сне
распрямиться не в силах
с упырем на хребте?
Иль в похмельном угаре
нет нужды горевать,
лучше манны небесной
на халяву урвать?
Что, елейным посулам
обобравших тебя
ты в беспамятстве рада,
свою правду кляня?
Как была легковерна
ты в своей простоте,
раз позволила скверне
править бал по стране.
И торгует тобою,
все с презреньем кривясь,
и своя, и чужая
закордонная мразь.
Эй, очнись! Ненавидит
и боится тебя
»золотая элита»,
что тебя предала.
Погляди: две дороги
пред тобою лежат.
Поворотишь направо —
кости все затрещат.
А налево — сквозь бурю,
разметав ложь и тлен,
может с кровью... Но гордо
отряхнешь пыль с колен.
Бьют сурово, Россия,
Как набатом слова:
Вправо — верная гибель,
Влево — жизнь и борьба!
М. Ножкин:
Вновь над Родиной тучи багряные,
И набат и гудит, и зовет,
Вновь на Родину беды нагрянули,
Снова стонет великий народ.
Снова правят в России шарманщики,
Снова в шорох и правда и честь,
А уж не счесть ни воров, ни обманщиков,
И предателей тоже не счесть.
Затащили нас в дни окаянные,
И Россия сама не своя,
А всюду толпами гости незванные,
Как хозяева в наших краях.
Где ж вы смелые, сильные, дерзкие,
У кого ж нам защиты просить?
Где ж вы, Минины, Жуковы, Невские?
Где ж ты, Сергий — заступник Руси?
Гей, великий народ! Хватит дрему дремать!
Встань в ком вера и совесть чиста!
Время Русь собирать, ох, время Русь собирать,
Где ж ты, Иван Калита?
А время Русь собирать, время Русь собирать,
Где ж ты, Иван Калита?
И. Чернов:
По улицам стоят билборды,
Шумит, волнуется столица —
Ведь с них глядят все те же морды,
А хочеться чтоб были лица.
Невидим в яме дирижер,
Но лишь взмахнет своей рукою —
Глядишь — стоит у власти вор,
И пешка стала проходною.
Кто написал сценарий пьесы,
Где наш народ играет «скот»?
А правят нами то балбесы,
То откровенный идиот.
(О СВОБОДЕ)
К нам забрела она случайно,
Никто такой ведь не хотел,
И потому была печальна,
Что всяк урод ее имел.
Имел и вдоль, и поперек,
Имел и с переду, и с заду —
Народу было невдомек,
Что он опять попал в засаду.
Нам объявили «демократию»,
Пути отрезав в революцию,
Ввели во власть блатную братию,
А те туда же проституцию.
О. Седакова:
Вот они, в нишах,
бухие, кривые,
в разнообразных чирьях, фингалах, гематомах
(— ничего, уже не больно!):
кто на корточках,
кто верхом на урне,
кто возлежит опершись, как грек на луврской вазе.
Надеются, что невидимы,
что обойдется.
Ну,
Братья товарищи!
Как отпраздновали?
Удалось?
Нам тоже.
Ф. Леонидов:
Второе царство наступило!
И, завершивших свой исход,
Не знаю, немощь или сила
Нас к рабству новому ведет.
И хоть, насиженные норы
Напоминают прежний быт,
К нам из глубин священной Торы
Телец испуганный бежит.
Сплавляли мы то серп, то молот
С хвостом двуглавой старины,
Не утолив звериный голод
И жажду крови и войны.
В дому, что вырос на обломках
Державы, чей простыл и дух
Оголодавшего теленка
Усердный выходит пастух.
***
Придет война, врезаясь в грязь столетий,
Как ледокол в подтаявшие льды.
И ни о чем не вспомнят наши дети,
Застыв у разделяющей черты,
«Между двух жизней, в страшном промежутке»,
Меж двух огней оставив мирный дом…
И будет им невыносимо жутко
Единым изъясняться языком.
И брата брат в объятьях не утешит,
Шепнув, не поднимая головы:
«Беги! Ведь на рассвете будут вешать
Таких, как вы, мой брат, таких, как вы…»
***
Сушат шкуры человечьи
На Охотном ряду.
Зажигают люди печи,
Топят как в Аду.
А на Новой Риге танки
В пробке стоят.
Пулемётчица Анка
Косит всех подряд.
Красной линией на карте
Все пути горят…
Медработница Катя
Подняла халат.
Инвалидную коляску
Пропускают. Тут
Тощий дед в фашисткой каске
Наскочил на труп.
Чертыхнулся дед и дальше
Мчится, борода!
А за ним турецким маршем —
Целая орда.
Заблудившийся, в тумане
Не рычит трамвай;
Глушат бесы на собраньях
Термосами — чай.
***
Слепой слепого тащит за кушак.
И в страшном сне такое не приснится.
Как будто можно ниже опуститься,
Чем «круг последний». Мы уж переплыли
Свой Ахерон, и нет поводыря;
ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ!
Мы этот знак проехали давно.
Кругом пурга, повсюду снег блестящий.
И за себя нам страшно, и смешно.
Л. Гунин:
умирают ее пророки
в страшных муках
погибают ее герои
не дождавшись победы
лучшие ее мужи
друг против друга
выступают с оружьем
посланные тираном
не узнаешь ее природы
***
прежде всех
других
на полях войны
довелось нам защищать свободу
а теперь
они
все вовлечены
и лакает марс их кровь как воду
их десант
сюда
страшно запоздал
мне на помощь не пришли когда-то
а теперь
беда
рожи корчит нам
каждый стал мишенью и солдатом
и горят
в огне
мертвые в окне
дикий крик от тела отделился
пять шагов
к стене
мне или не мне
и осколок мысли в грудь вонзился…
***
Бег по минному полю с известным итогом…
Чтоб остаться в живых — надо просто быть богом.
Генералы и деспоты в бога играют:
будто можно им стать… пустоте подражая.
В бесконечной борьбе есть иные герои:
что другого от мин своим телом закроют.
Богоравными став, подставляясь под взрыв…
Как бессмертные смертному жизнь подарив…
Остальные бегут без надежды и смысла,
собирая осколками ржавые мысли,
и не зная, когда и какая рванет:
в этот страшный предел… этот грустный итог…
Их закрывшие телом уводят в синь
бег по минному полю…
жизнь…
***
наш третий путь —
не Рима
и не Храма
хазарским ордам
неземной
предел
но ржа
клопами
оседает
в храмах
безглазой самкой
свет застивших стрел
***
люди без лиц
маршируют в шеренгах
против меня
против нас
имя им легион
***
а на земле слова куют тираны
их выкован кровавый приговор
и падают поэты-великаны
не сотрясая ни людей ни гор
***
не занимают царские полати
день похож на день
ночь похожа на ночь
не утешают верные бояре
не освежает ветерок с реки
застыл в тревоге смутной град престольный
все купола все башни вся краса
родимый обновленный избавленный
от скверны грозного от мерзкой чащи дыб
и тени его дышат хладной кровью
застыла чернь повсюду затаилась
в змеином сговоре с боярами в кремле
не признавая царские заслуги
не оценив открытых закромов
не замечая новых светлых улиц
ведомы страхом завистью и ложью
целуют руку бьющую наотмашь
благословляют рвущие клыки
и раболепствуют пред иродом жестоким
страну низвергшим в смуту и войну
коварство завораживает толпы
глухая тайна пыток эшафотов
их опьяняет лучше бормотухи
и путают действительность и бред
адама впечатлительные дети
какая духота во всей Москве
как воздух спертый горло окружает
и тайна смерти княжича в молве
смердящим ядом рдея вызревает
как мысль о страшном в царской голове
***
несчастный век несчастная семья
убогие игрушки для живущих
ни часу мы не можем без вранья
и без него становимся лишь пуще
угрюмыми глотая свой изъян
забываются дни забывается лето
память рук остается что в мочку продета
разве можем своих не исполнить капризов
разве можем не пялить глаза в телевизор
нами что-то играет и каждое слово
вылетает из горла кого-то другого
и над чувствами нет никакого контроля
как над этой звездой что сияет над полем…
***
я в безмолвии полном как судно во льдах
сургучом ощущаю печать на устах
и вокруг лишь осколки разбитых миров
и готовые цепи для новых оков
***
не к чему тут стремиться
всё свершилось
ни кровинки в лице горизонта
и сердце в груди замирает
как от гипноза
не дыши: немая колдунья
и воздух не льется в горло
и слезы встают и душат
***
Как тяжело
идти
по костям
их колючие
впадины
сочленения
ранят ноги
подошвы
злоба
и
жажда мщения
выпирают
из каждой щелки
из каждой впадинки
хватают за ноги
колени обхватывают
Колкий песок пустыни
першит
в моем горле
затрудняя дыхание
М. Тотев:
В черных бронхах чащобы ночной
Я блуждаю остатком дыханья,
Крошась, пробираюсь, как грифель
По аспидной мшавой доске.
Не мне, одиночке и в корчах,
Ринуться воплем из алчной пещеры,
Кровавясь о камни гортани — о вкопанный нож
Кайман, бегущий к родне.
Робкий гость, я чураюсь и эха,
Что кивка из-под вдовьей вуали.
Шорох манит — ручьем с ледника,
Гнушаясь морями, ползет задохнуться в пески, —
Погружаюсь во тьму, ухожу к подземным озерам.
Покорясь ритуалу, в чужом
Одеянье, вернусь и к былому обличью:
Кто постиг чернокнижье, навеки избавлен от чар.
***
Пусть итог безнадежный — ножом
Раскроит до ядра, распахнув
Дверь в геенну клыков и когтей.
Черная бездна! Явись! —
Отголосок безлюдных времен.
***
Глядитесь чаще в зеркала!
Неколебима гладь стекла:
За каждой гнусной рожей
Мерцает образ Божий.
***
Понятно теперь, почему позабыты
Святые заветы, — отравлено небо.
Вся дрянь человечья по вашему брату
Подымается выше и вливается в Бога.
О. Чертова:
Господь молчит. Наверно, тоже устал терпеть.
Уж лучше б жгла земную кожу земная плеть.
Уж лучше б высеял мукою меня меж плит.
Так нет — прикрыл глаза рукою и — не глядит.
***
В обезлюдевшей стране,
безмысленной, безгласной и бездарной,
ущербной, ущемленной и угарной,
польется кровь на радость Сатане.
***
И снова по кругу, и вновь от потопа к погрому.
События все на Руси непременно кровавы!
………………………………………………....................................
Смурная страна: лихолетье — застой — лихолетье…
Протянешь ли губку с водой в иссушенные губы?
Все те же у вас причиндалы — лишь петли да плети,
Все те же у вас вожаки — упыри да инкубы.
Какая рука меня в черные списки включила?
Какой дирижер меня вывел из спетого хора?
Прощай! Надоело писать мне под скрежет точила,
Под виселиц скрип, да под явственный окрик затвора.
***
Господь, Господь, мой дольний Дом в огне.
Не я ль Тебя молил о том пожаре,
Чтоб кровью захлебнувшейся державе
Не сдохнуть на Иудином ремне?
И вот огонь, которого мы ждали,
Потрескивая, бродит по стране.
***
Господь устал. Слабеет форма.
До срока пожелтел листок.
Непримиримо и упорно
Гудит бесформия поток.
До сатанинского обличья
Страна моя искажена,
И лжеевангельская притча
По Черной книге прочтена.
А в храме Господа — потемки.
Пред алтарем свеча горит,
И поднят серп, и вход разомкнут,
И Апокалипсис — открыт.
***
Помолюсь пепелищу сгоревшего дня,
Зарыдаю сквозь зубы от бессилья и муки.
Но, как в детстве, коснутся, утешая меня,
Пригвожденные руки.
***
Земля моя, равно Добру и Злу
Причастна ты. Скора ты на расправу
И на раскаянье. То ненависть, то славу
Ты, словно бисер, нижешь на иглу.
***
Стекает время, как из рук вода.
М выпит мед, и горький хлеб — доеден.
А мы все сомневаемся и бредим,
И копим Божий гнев на День Суда.
В. Цой:
Перемен! требуют наши сердца,
Перемен требуют наши глаза.
В нашем смехе, и в наших слезах,
и в пульсации вен —
Перемен! Мы ждем перемен…
***
Наши реки бедны водой.
В наши окна не видно дня.
Наше утро похоже на ночь.
Ну, а ночь — для меня…
Командиры Армии Лет,
Мы теряли в бою день за днем,
А когда мы разжигали огонь,
Наш огонь тушили дождем.
Мы сидим у разбитых корыт
И гадаем на розе ветров,
А когда приходит время вставать,
Мы сидим, мы ждем.
***
Волчий вой да лай собак…
Крепко до боли сжатый кулак…
***
Я жду ответа.
Больше надежд нету.
Скоро кончится лето…
***
Здесь не понятно, где лицо, а где рыло,
И не понятно, где пряник, где плеть.
Здесь в сено не втыкаются вилы,
А рыба проходит сквозь сеть.
И не ясно, где море, где суша,
Где золото, а где медь.
Что построить, и что разрушить,
И кому, и зачем здесь петь?
М. Юдовский:
Мы сегодня в цирк поедем!
На арене нынче снова
С дрессированным медведем
Укротитель дядя Вова.
От восторга цирк немеет.
Хохочу, держась за папу,
А медведь рычать не смеет,
Лишь сосет потешно лапу,
Сам себя берет за шкирки,
Важно кланяется детям.
До чего забавно в цирке
С дядей Вовой и медведем!
Ю. Шпаков:
ОТ ВОЛОДИ, ДО ВОЛОДИ,
Почти век прошлепал вроде.
Жизнь идёт, расцвел прогресс,
Только у народа стресс.
Голодали, воевали,
Землю-матушку пахали.
Кто сидел, а кто гудел,
Кто-то всех иметь хотел,
Кто-то строил, кто летал,
Кто-то лез на пьедестал,
Кто-то пел, а кто-то жрал,
Но конца никто не ждал.
Веселились и гуляли,
Пели, мучались, страдали.
И прошлепал вроде век,
Жив еще наш человек.
Не берут его страданья,
Катаклизмы, заклинанья,
Прем вперед открыв глаза,
А иначе здесь нельзя.
Нас имели и хотели,
И имеют, в самом деле.
Шли за Сталина, за Мать,
Против, кто может сказать.
Погрозили каблуком,
Обосрался мир тайком.
Удивили мы весь мир,
Наш Гагарин первым был.
Как меняли стариков,
Сказка не для дураков.
Удивительный народ,
Только вот чавой-то мрет.
Разделили нам пирог,
Обманули весь народ.
А народ смотрел, молчал,
Будто в ступоре торчал.
Пережили канитель, ждем,
Придет счастливый день.
Прем ресурсы за бугор,
Сами нищие, позор.
Дальше нечего писать,
Видят все едрена мать.
Как пирог наш, нашу Мать,
Все мечтают разорвать.
А с востока нас китайцы,
Помогают размножать.
И рождаются славяне,
Только с узкими глазами.
Сильный будет тот народ,
Он-то всех переживет.
Китославами их звать.
Вот и всё, японо мать.
С. Букреев:
По стране своей хожу
С удивленной рожей
Слов уже не нахожу
Междометий тоже.
В. Вишневский:
Палач не знает роздыха,
Но все же, черт возьми —
Работа-то на воздухе,
Работа-то с людьми.
Б. Oкуджава:
Вселенский опыт говорит,
что погибают царства
не оттого, что тяжек быт
или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
что люди царства своего
не уважают больше.
* * *
В земные страсти вовлеченный,
я знаю, что из тьмы на свет
однажды выйдет ангел черный
и крикнет, что спасенья нет.
Но простодушный и несмелый,
прекрасный, как благая весть,
идущий следом ангел белый
прошепчет, что надежда есть.
С. Золотцев:
Вчерашний первый секретарь
страной торгует, как шинкарь.
От униженья и позора,
истерзанная грабежом,
Россия дышит мятежом.
…И надо помнить: каждый боров
кончает век свой — под ножом!
П. Васильев:
Ныне, о муза, воспой Джугашвили, сукина сына.
Упорство осла и хитрость лисы совместил он умело.
Нарезавши тысячи тысяч петель, насильем к власти пробрался.
Ну, что ж ты наделал, куда ты залез, расскажи мне,
семинарист неразумный!
В уборной вывешивать бы эти скрижали...
Клянемся, о вождь наш, мы путь твой усыплем цветами
И в ж*** лавровый венок воткнем.
А. Орлов:
ПУТИНСКАЯ ПАСХА
Они идут под звон колоколов,
Подаренных тамбовскою братвою.
Они поют. Еще не слышно слов.
Так псы цепные темной ночью воют.
Иваны, вдруг познавшие родство,
Несут хоругви на железных пиках
И дикое, тупое естество
Начертано на их славянских ликах.
Когда своей трехпалою рукой
Борис крестился, мы еще шутили:
«Какой он милый, пьяненький какой» —
И дом ему Ипатьевский простили.
Когда Лужков в обители пловцов
Решил пятишеломный храм отгрохать,
«Ведь помнят, помнят дедов и отцов» —
Мы продолжали умилённо охать.
Когда с экрана робок и картав,
Учил нас вере Ванька Охлобыстин,
Не спорили мы с пеною у рта
Ни об одной из нам понятных истин.
А жизнь летит, как песенка Алсу
Всё, вроде, так, как мы с тобой хотели:
Шинкует на Поклонной колбасу
Змеиную — Георгий Церетели.
Но почему сомнение в лице?
А вера и надежды льдинкой тают?
Не потому, что РАО РПЦ
На божий свет тарифы повышает?
Чубайс зажег на пасху фонари
Кулич ашанский катится в корзинах
И по Рублевке в храм летят шныри
С мигалками на черных лимузинах.
Они, забыв про божий фейс-контроль,
На исповеди лгут, как женам дома,
Для них «Христос восересе» — как пароль,
Которым можно обмануть Харона.
Эдем в Барвихе, ангелы «в размер»
И с Павлом Петр в погонах на воротах,
И дерево познанья, крупномер,
Цветет в саду для сына-идиота.
Крестясь от кошелька до кобуры,
Безмозглый лоб соединяя с пузом,
Они поют про лучшие миры
Свой вечный гимн Советского Союза.
Они стоят на службе в полный рост,
Их главный даже, говорят, крестился,
И ясно всем, что «номер первый» пост
Из мавзолея в храм переместился.
Они стоят как клоны «самого»,
Герои недокраденной России
И жадно ловят каждый вздох его,
Собой провозглашенного мессии.
«Просфорку дай, кагорчика налей!
Неплохо помолились так, конкретно»
Лимоновские дети мне милей,
Чем крестный ход под путинским портретом.
Они — готовы. Лишь приказа ждут,
В глазах ни мысли нет, ни сожаленья.
Прислушайся, они уже идут
К тебе идут. Без веры и сомненья.
Ю. Нестеренко:
Государство абсолютной мрази,
Слепленное из кровавой грязи,
Оскорбляющее мирозданье
Фактом своего существованья.
Подлость, воплощенная в граните,
Лжи всеоплетающие нити,
Хамство, закрепленное в законах,
Упыри и воры на иконах.
Царство безысходности и мрака,
Душный пафос рабского барака,
Наглые раскормленные морды,
Злобные завистливые орды.
Кровь и плесень, цепи и затворы,
Сверху — нравы шелудивой своры,
Снизу — тупо блеющее стадо,
Коему другого и не надо…
Зря вздымают дряхлые химеры
Липкие знамена тухлой веры —
Нет тебе ни веры, ни прощенья,
Только ужас, стыд и отвращенье.
Защищать? Тебя?! Любить?! Тебя же?!!
И на анекдот не тянет даже.
Я благословляю все напасти —
Те, что разорвут тебя на части!
Не зови меня — резона нету:
Ты не мать мне. Ты — болезнь планеты.
Я приду — чтоб поддержать ту силу,
Что вколотит кол в твою могилу!
***
Чем кровавей родина, тем надрывней слава,
Чем бездарней маршалы, тем пышней парад.
Выползла из логова ржавая держава,
Вызверилась бельмами крашеных наград.
Плещутся над площадью тухлые знамена,
Нищий ищет в ящике плесневелый хлеб,
Ложью лупят рупоры: «Вспомним поименно!»
Склеен-склепан с кляпами всенародный склеп.
Лбы разбиты до крови от земных поклонов,
Мы такие грозные — знайте нашу прыть:
Мы своих угрохали тридцать миллионов!
Это достижение вам не перекрыть!
Крики заскорузлые застревают в глотках,
Тянет трупной сладостью с выжженных полей,
И бредут колодники в орденских колодках,
И в глазах надсмотрщиков плещется елей.
Думать не положено, да и неохота,
Пафос вместо памяти, дули вместо глаз,
Бантиками ленточки, глянцевые фото,
Куклы на веревочках, плюшевый экстаз.
Для раба хорошего — свежую солому,
Для его хозяина — пышный каравай.
А за свой родной барак пасть порвем любому,
Так, блин, и запомните! Вольно! Наливай!
***
И снова течет с экрана
Прогоркло-гнилая чушь,
Довольная пасть тирана
Плюет в миллионы душ.
Под пафосный посвист плеток,
Под пыльные миражи
Глумливый оскал решеток
Сочится слюною лжи.
И лязгают ржаво звенья,
И душит навозом хлев,
И черная желчь презренья
Рождает багровый гнев!
Мириться с плюгавой швалью
Трудней, чем идти на бой,
И ненависть станет сталью,
И честь пропоет трубой.
И нету желаний, кроме
Удушье остановить —
Давить эту вошь на троне,
Любою ценой — давить!
Однако державной мрази,
Не морща во гневе лбов,
Но дружно зайдясь в экстазе,
Внимает толпа рабов.
И славят, и бьют поклоны,
И лижут наперебой,
И счастливы встать в колонны
Шагающих на убой.
Зачем же пред горсткой сброда
Они расшибают лоб?
Неужто толпы народа
Сильнее мундирный клоп?
Продажны? Глупы? Не каждый,
И помнят свободы дни —
Зачем же холопьей жаждой
Объяты опять они?
Причина не в том, что туже
Сжимают кольцо псари;
Раб — это не цепь снаружи,
Но жажда цепей внутри!
И тщетно твердить баранам
Про волю как цель борьбы:
Не раб порожден тираном —
Тиранов родят рабы!
И в том, чтобы свергнуть гада,
Конечно же, нет греха,
Но вскоре, как прежде, стадо
Потребует пастуха.
И не исцелится рана,
И сделает круг резьба…
Свободный, убей тирана,
Но прежде — убей раба!
Все прочее — бесполезно,
Хоть замыслы хороши,
И нагло глумится бездна
Ухмылкой верховной вши…
***
…Да, Москва, не сыскать ни в Европе таких, ни в Америке!
В профиль — камера пыток, анфас — площадной балаган,
Из похмелья — в запой, вечный пафос кабацкой истерики,
Поцелуй с мордобоем, да деньги под ноги цыган.
Ой ты, каменный спрут с краснозвездною шапкой на темечке!
Все твои типажи перемешаны в нашей беде:
Толстомясая бабища, на пол плюющая семечки,
Косорылый опричник с засохшей соплей в бороде…
Со стрельцами царей, да с гэбульниками пустоглазыми,
Год от года кряхтя, но крепя упыриную рать,
Город Мутной Воды расползался вокруг метастазами,
Пол-Европы подмял, и весь мир собирался сожрать!
Но бодливой корове рога обломала история,
И гнилую империю явственно тянет ко дну.
Нет, Московия — вовсе не Русь! Это — лишь территория,
Где кремлевские ханы держали народы в плену.
Где родился — не главное. Главное — мыслить толковее,
И воскреснет свобода, и снова сплотятся ряды,
Чтоб вонзить европейскую сталь прямо в сердце Московии —
В азиатское сердце проклятой Московской Орды!
Нечисть пятится прочь, коль назвать ее истинным именем,
И былыми победами зря утешается враг —
Главный бой впереди. Свежий западный ветер над Ильменем
Наполняет нам крылья. И тает клубящийся мрак.
***
Послушайте эти речи. Взгляните на эти морды.
Почувствуйте, как портянкой воняет любой их флаг.
Мы — жители страшной сказки, над нами сомкнулся Мордор,
Но нам не поможет чудо, не выручит добрый маг.
Здесь ложь заменила воздух. Здесь злобу зовут любовью.
Услужливая шестерка здесь выросла до туза.
Страна, где процесс мышленья наносит ущерб здоровью,
Где больно дышать, где стыдно смотреть зеркалам в глаза.
И снова на те же грабли! Опять — в выгребную яму,
Что вечно другим копаем, да сами — ее улов!
Здесь что говорить о мертвых — живые не имут сраму,
И бьют колотушки кривды в тамтамы пустых голов.
И вновь чем тупей, тем ближе. Опять чем грязней, тем лучше.
Внушает не страх — брезгливость казенных шакалов вой.
Дурдом пополам с борделем. Стабильность протухшей лужи.
Пародия на державу, кто нынешний фюрер твой?
Отрыжка имперской злобы, наследник кнута и дыбы,
Не лев, не орел и даже, при серости всей — не волк,
Не Карл, а плешивый карлик с глазами несвежей рыбы,
Бросающий в мирный город свой лейб-мародерский полк.
Нет, даже уже не Мордор — здесь нет и во зле величья,
Убоги слова и жесты, бессмысленен каждый шаг.
Холуйская добродетель потомственного двуличья,
Грызня из-за места в стойле, а всякий вне стада — враг.
Мерещилась нам напрасно в грязи золотая жила,
Цикличная безысходность безжалостна, как свинец.
Ты обречена, Россия, и ты это заслужила,
Осталась одна надежда — скорей бы уже конец.
Покуда гнилые когти опять не омылись кровью,
И вновь бедоносной сворой не попрана красота —
Умри, пропади, исчезни! И пусть на твоем надгробье
Ворованной вилки символ оттиснут взамен креста.
***
РУССКАЯ ИДЕЯ
Гиблая пустыня — ни конца, ни кpая.
Общая святыня — мать-земля сыpая.
Топи да болота, степи да чащобы,
Хpамов позолота, а вокpуг — тpущобы,
Завывает вьюга, гонит снег по кpугу...
Коpотка кольчуга на спине у дpуга!
Глушь да буеpаки, воpовство да дpаки,
Да сpамные вpаки вечеpом в баpаке.
Пpем с мольбой о чуде пpямиком в тpясину.
Каждому Иуде — личную осину!
Каждому кумиpу возжигаем свечки,
Да гpозимся миpу встать с холодной печки:
Вот подымем знамя да пpойдем с боями,
Тем же, кто не с нами, гнить в зловонной яме!
Вытопчем доpогу к вашему поpогу,
Пусть идем не в ногу, но зато нас много.
Пыл наш не умерить, рвемся в бой отважно,
Главное — чтоб верить, а во что, неважно.
Не считаем трупы, не боимся мести,
Ничего, что глупо, главное, что вместе!
Пить — так до упаду, мордой в грязь с размаху,
Нету с нами сладу, во нагнали страху!
Всё кругом поруша, перед образами
Изливаем душу пьяными слезами.
Нас видать по pоже, выpосших без нянек,
Нам свой кнут доpоже, чем замоpский пpяник.
Мы в гробу видали ихние конфетки!
Будем жить и дале в клетке, как и предки.
Нам все пеpемены — как седло коpове,
Гpязи по колено, да по пояс кpови.
Завывает вьюга, свиpипеет стужа,
Ничего, что туго — может быть и хуже.
На таком морозе к черту все приличья!
По уши в навозе веруем в величье.
Кто кого замучит на лесоповале?
Нас ничто не учит, мы на всех плевали.
Нас любая гадость может распотешить,
В нас — добро и святость! Тех, кто спорит — вешать!
Нищая лачуга стынет под сугробом,
Завывает вьюга, как вдова над гробом…
***
Мой дpуг, отчизне посвящать что бы то ни было нелепо,
Она сожpет и не заметит, лишь облизнет свои клыки.
Вздымая тощие бока, стоглавый звеpь глядит свиpепо,
Его манеpы неопpятны, зато pазмеpы велики.
Кpовосмесительный кошмаp, ублюдок Азии с Евpопой,
Он послан миpу в назиданье, жестокий и несчастный звеpь.
Ест в основном своих детей, а что ему — сиди и лопай!
Глаза потухли, зубы стеpлись, но голод мучит и тепеpь.
Он убивает пpосто так, без всякой цели и наживы,
Взгляни поближе, муж ученый, сочти звеpиное число!
О, как умеет этот звеpь душить пpекpасные поpывы
И в землю заpывать таланты, он знает это pемесло.
Все это — pодина твоя, моя, его, ее и ваша,
Ее любить учили в детстве, поpою учат и сейчас.
Кому pазбой, кому запой, кому петля, кому паpаша —
Pardon за этот гpубый теpмин, но нету лучшего у нас.
Слепыми бельмами на нас она взиpает исподлобья,
Она питалась нашей кpовью на пpотяженье сотен лет.
Мой дpуг, отчизне посвяти свое унылое надгpобье,
Свою задушенную душу, свой неоконченный куплет…
Л. Постолов:
Затюкала интеллигенцию Русь так, —
То в революциях виня, то поминая атом, —
Что озверела бедная и запила
И, как народ простой, — заговорила матом.
Ю. Тар:
За что большевиков я ненавижу?
А собственно, за что мне их любить?
За всех, приговоренных к мере высшей?
За всё, что не сумею я забыть?
За то, что православную Россию,
Великую державу из держав,
Царя убив, от веры отлучили,
И весь народ оставили без прав?
Рабочим хрен достался от заводов,
Крестьяне не увидели земли.
В темницу для бесчисленных народов
Россию превращали, как могли.
Давно загнулся «добродушный» Ленин,
И Сталин подпирает мавзолей.
Не помним мы и Маркса злобный гений,
Но помним лихолетье лагерей.
Поволжья помним голод небывалый,
И как в стране исчезла колбаса,
И как вождям неграмотным, отсталым
Осанну пели съездов голоса.
Как жили мы в землянках и бараках,
Всё золото потратив на зерно,
Как нас топили в идиотских враках
В газетах, книгах, песнях и кино.
Мы помним, что режим глупцов трухлявый
Отбросил нас на сотню лет назад,
Оставив от величия державы
Мозоли на руках и голый зад.
Конечно, список далеко не полон,
Добавить можно сотни две грехов.
И русская земля мне вторит стоном:
Я тоже не люблю большевиков…
***
Врут собаки-либерасты,
Балаболят сгоряча.
Мы же знаем, — не напрасно
Тлеет лампа Ильича.
Дряблой старческой рукою
Начертал великий вождь:
Новый мир мы вам построим,
Только партию не трожь.
Дай нам власть, почет и славу,
Дачу, «волгу», спецпаек.
Дай нам в руки всю державу,
Сам же выучи урок:
Рот зажми и пред вождями
Ты колена преклони.
«За» обеими руками
На собраньи голосни.
Будь покорен и зашорен,
Всем буржуям дай отпор.
Если ж вякнешь что-то, споря,
Срубит партии топор.
Будешь гнить без переписки
В дальнем северном краю,
Лес валить по-большевистски,
Славя Родину свою.
Мы дадим тебе квартиру
Лет, возможно, через сто.
Мы всему покажем миру,
Как жить можно без порток.
Ради ленинской идеи
Хлеб по карточкам введем,
Мы, товарищ, не злодеи,
Будет всё у нас путём.
Если ж ты поднимешь в поле
Наш колхозный колосок,
Вспомнишь партию в неволе,
Лет так пять мотая срок.
Знаешь сам, из нашей искры
Пламя вспыхнуло не зря.
Ты не тронь рукой нечистой
План великий Октября.
Выше знамя поднимая,
Помни Ленина завет:
Вся страна пусть подыхает,
Ярче лампы нашей свет!
***
Себя предательством прославив,
Ползут они к вершинам благ.
Сто масок на лицо напялив,
Кому-то друг, кому-то враг.
Душой ничтожною блистая,
Карьеры ищут новый ход.
По трупам запросто шагает
Дешевкой пахнущий народ.
В крови его по локоть руки,
А из клыков сочится яд.
Живут такие рядом суки,
Зловонной пакостью смердят.
Но я уверен, что когда-то
Гореть им пламенем в аду.
За подлость к ним придет расплата
За кровь, за горе, за беду.
Таким подобьям человека,
За всё паскудства ремесло,
Удел душе – страдать до века
За все содеянное зло.
***
Иноземцев за Расею
На британский флаг порву.
Это все, что я умею,
Это все, что я могу.
Технологии Европы,
Демократии азы
Мне до фени и до ...опы,
Мы сильнее их в разы.
Нам свободы их не надо,
Нам их деньги не нужны.
Мы, сверкая голым задом,
С ними третьей ждем войны.
Нам противны их машины,
Их компьютеры - фигня.
Квас хлебнем мы из кувшина
И стране дадим угля.
Ю. Петров:
Оккупанты? Освободители?
Бронзой в центре города встать?
А на свалку в лом не хотите ли,
сброд, предавший родную мать?
45-й. Победа украдена.
Псы на падали — Мавзолей.
Над коричневой — красная гадина.
Боже, отпрысков пожалей.
Пусть хоть мертвые сраму не имут,
нерожденных не проклинай.
Поздно. Трупы в оврагх стынут.
В зоне жуткий советский рай.
Было время, когда победители.
в «мир насилья» вбивая кол,
в тишине кремлевской обители
помогли спустить ЛЕДОКОЛ.
Чтоб весь Мир, ледоколом расколотый,
перестроить в соцлагерь, но
перед этим, ударом молота
друга, брата пустить на дно.
Грозно стали полки, нацелены
«бить врага на его земле».
Укрепленья снять? Так велено.
Так «Великий» решил в Кремле.
В чистом поле Богом оставлены
без щита, без ума, без Креста.
Мясники во главе поставлены.
Политрук на месте Христа.
И когда подельник кровавый
вдруг ударил — опередил,
что осталось от «нашей славы»,
от «робоче-крестьянских» сил?
Горы трупов в бурьяне свалены.
Толпы пленных вдали пылят,
а мясник всё: — Вперед! За Сталина! —
в мясорубку сует солдат.
…………………………………………
В 45-м знамена падали
у кремлевских святых камней.
Веселись, народ! только надо ли?
Псы на падали — Мавзолей.
И сегодня победа украдена.
Снова кровь у святых камней.
Рвет коричневокрасная гадина
нераскаявшихся людей.
Мы — народ? толпа? слепое стадо?
Кто наш предок? избавитель? вор?
Чей потомок получил в награду
благодарность, славу ... и позор?
В. Третьяков:
Провожала меня мама на войну… с идиотами,
Говорила материнское свое наставление:
Идиотов не прогнать, не разбомбить, сынок, самолетами,
С ними головы сложило не одно поколение…
Эх, были всякие потом на той войне обстоятельства,
Я в сражениях заметно огрубел и осунулся,
А когда мы идиота взяли в плен (для предательства),
Он сказал мне, что я… полный идиот! И я — задумался…
***
Не видать лебедей —
Птица постреляна.
Нет добра меж людей,
Словно так велено.
Было б впору на землю Христа позвать,
Только Лагерь трубил «отбой».
Ты прости нас, Россия — мать,
Что же сделали мы с тобой!
Ты прости свой народ,
Живший в беспамятстве.
В нeм палач и урод
Пели о равенстве.
И когда он кресты куполам срезал,
А Иисусу свинец лил в рот,
Не текла по щекам слеза,
Тяжко болен был твой народ.
.........................................................................
Нам забвенье лишь Правдой теперь косить,
Если только ей дать взрасти,
И Россию с колен просить:
Ты, пожалуйста, нас прости!
***
Фото с призывом у главного входа —
Наш депутат на бумажном клочке.
Кто ты, действительно совесть народа,
Или же просто пиджак при значке?
Если ты принял свой пост не для роста,
Если ты хочешь Державе помочь,
Помни, что руки поднятые просто…
Дали, в итоге — тбилисскую ночь!
Словно мы в прошлое вновь заглянули,
Сделав на трассе крутой разворот…
Снова, солдатик, тебя обманули,
Снова ты начал стрелять в свой народ!
А тот, кто привел нас к войне и позору,
Власть никогда не отдаст просто так.
И, чтобы найти оправданье террору,
С давних времен поджигался «рейхстаг».
И будут стрелять в «козлов отпущения»,
Будут опять суды с приговорами,
Письма пойдут с волной возмущения,
И поведут страну коридорами…
Слово тебе, депутат!!!
Т. Белова:
Любить отчизну? Нет, не восхвалять,
Не петь ее природе дифирамбов —
От бед ее — неистово страдать
Всем сердцем, испещренным сетью шрамов:
За каждую слезинку с детских глаз;
За каждый шаг страны своей — неверный.
Коря себя за тех, кого не спас;
Что не предотвратил событий скверных;
За вандализм, невежество и грязь,
За ненависть, за пьянство и распутство…
Любить отчизну — истреблять в ней мразь,
Но не мечом, а просветительства искусством.
Любить отчизну… Правду, не страшась
Сказать любому, пусть чернее ночи…
Людей беречь, за их права борясь,
Иконой всехранящей мироточить.
Т. Васса:
Сколько кружится разных историй на свете,
хоть какой или год или век на дворе
Мы играем в истории будто бы дети
и серьезны, как взрослые в этой игре.
Мы — серьезны, как взрослые, до убиванья
и себя и других ради цели пустой.
Разрушение в нас превзошло созиданье.
Мы как будто бы в стане врага на постой
разместиться принуждены. И воеванья
ни в себе, ни вовне не решась одолеть,
мы — творцы разрушения и погибанья
и, глупее детей, если в корень смотреть.
Есть ли выход в любовь, если всё и повсюду —
столкновенье и спор, нескончаемый бой?
Я не знаю. Но как без любви я пребуду,
если держится жизнь только ею одной.
***
Человек на Руси — не машина, не винтик идейный.
Неудачными будут — вранье, постромки и намордник.
Миллион проиграем, удавимся из-за копейки,
но активно и весело выйдем толпой на субботник.
Никакой политический строй на народ не налезет,
хоть ты как расширяй, переделывай времени в ногу.
На Руси не всегда хорошо, что — законно и то, что — полезно.
Склонность странная есть — с тесаком на большую дорогу.
Воровать и разбойничать нужно у нас справедливо!
Меру знать. Брать хотя б иногда выходные.
Кто ворует — пожалуйста. Только воруйте красиво.
Что ж вы, как не свои. Мы — русские, мы же родные…
***
Бывает, жить невыносимо —
где слово потеряло силу.
Уж сколько времени подряд
нам полуправду говорят,
Основы меньше в нашей речи.
Бумаг борьба — весомей, злей.
А что — бумага? Человечье
и там написано на ней
Бумагой подтверждают правду,
как будто в ней — ни капли лжи.
Ее притягивают к факту:
«А чем докажешь? Докажи».
Не доживем ли до момента,
когда не станет аргумента?
***
Чего-то там не извинил,
погорячился где-то,
взял человек, да и убил
другого человека.
А, может быть, одна с другой
вели борьбу идеи
за право власти над толпой?
Ужель на самом деле
Земле придется местом стать
расправы и охоты,
где не престанут убивать
«во имя» и за «что-то».
***
Не заставляйте голодать коррупцию...
Вложил в конвертик взятку и неси.
Ведь это — способ четко по инструкции
заставить сделать что-то на Руси.
***
Сколько кружится разных историй на свете,
хоть какой или год или век на дворе
Мы играем в истории будто бы дети
и серьезны, как взрослые в этой игре.
Мы — серьезны, как взрослые, до убиванья
и себя и других ради цели пустой.
Разрушение в нас превзошло созиданье.
Мы как будто бы в стане врага на постой
разместиться принуждены. И воеванья
ни в себе, ни вовне не решась одолеть,
мы — творцы разрушения и погибанья
и, глупее детей, если в корень смотреть.
Есть ли выход в любовь, если всё и повсюду —
столкновенье и спор, нескончаемый бой?
Я не знаю. Но как без любви я пребуду,
если держится жизнь только ею одной.
***
Василий был не в первый раз
пьяней свободы.
У Васи кончились под ром
все бутерброды.
А без закуски ром не пей,
ведь вредно это.
Ещё там что-то про бубей,
их тоже нету.
Пошел Василий в гастроном,
(закуски мало).
А градус рома изнутри…
Его шатало.
Он шаг шагнет в дверной проем,
и… изнеможет.
И десять раз и двадцать раз…
попасть не может.
Зажат червонец в кулаке
как в одиночке.
Его на хлеб не обменять
в торговой точке.
И Вася руку протянул
к простой прохожей.
(А кто в России, кроме баб
сейчас поможет).
— Купите хлеба мне, мадам,
из состраданья
Я в двери не могу попасть,
тщетнЫ старанья.
Я — пьянь, я — дрянь, я — негодяй,
я вскрою вены…
А — вы добры, а вы — милы
и милосердны.
«Мадам» десятки не взяла,
(наверно праздник)
Бесплатно хлеба принесла.
Фореве, Вася!
Мы — православная страна!
Поднимем флаги!
И покаяние у нас
И сострадание у нас,
(как, впрочем, всё везде у нас)
не на бумаге…
ИЗ «ПЕСНИ ДЕСАНТНИКОВ ВДВ»
Если ты гражданин, если ты президент,
Для тебя есть закон, для тебя есть запрет:
Из казны не воруй и не лги никогда,
Будь открытым для всех, отвечай за слова.
Восемь лет президент и опять кандидат,
Посмотри нам в глаза и закрой свой мандат.
Доверяли тебе, а ты врал много лет,
Применяя во всем свой гэбешный секрет.
Ты такой же, как я, человек, а не бог.
Я такой же, как ты, человек, а не лох.
Не дадим больше врать, не дадим воровать,
Мы свободы десант, с нами Родина-Мать.
Ты обычный чиновник, не царь и не Бог.
Для тебя человек — тупой бандерлог.
Цвет ленты — свобода, для всех позитив,
И лишь для тебя… презерватив.
А. Широпаев:
РАЗГОВОР С ТОВАРИЩЕМ СТАЛИНЫМ
Не трогай белый наш глагол,
Крути своим кобылам хвост,
И не произноси, монгол,
За русских свой лукавый тост!
И пусть ты в золоте погон,
И пусть ты горец и грузин,
Но ты нутром — монгол, монгол,
Властитель плоскости равнин!
В твоем костре трещит Ван Гог,
Соря созвездиями в темь.
Ты жадно щуришься, монгол.
В твоих зрачках желтеет степь.
Ты любишь грязным сапогом
На белый мрамор наступать.
Ты любишь плеть. Ведь ты — монгол.
Тебе свободу не понять.
Ты жив. Ты вновь на трон взошел,
Гремя рубином и парчой.
И вновь лоснишься ты, монгол,
Елеем, потом и мочой.
Сладка кровища, как кагор.
Тебе попы кадят, звеня.
И ты, уверенный монгол,
Страну седлаешь, как коня.
Ты вновь командуешь «Анкор!»
Патриотизму и хамью.
Ты сгрудил нас, «отец»-монгол,
Навек в советскую семью.
Мы снова грузимся в вагон.
А рожи — просят кирпича.
И снова русский, как монгол,
Европу-мать рубнет с плеча.
Он так привык. Он слышит гонг
Востока, бронзы, божества.
Ему уже родней монгол,
Чем Украина и Литва.
Он — белый, но душой — Магог,
Он белой плоти алчет зло,
Стремясь к прибою берегов,
Где солнце Запада зашло.
Там берег сумрачен и гол,
И обрывается стеной.
Там русский — чуждый, как монгол,
В простор уставится морской.
Он будет сыпать матерком,
Ругая сырость и туман,
А боги предков ветерком
Уйдут в Последний океан.
И вновь стакан граненый полн
На берегу пустынных волн,
А в нем — медаль, да пара звезд.
И снова ты, рябой монгол,
Взобравшись на кремлевский холм,
За нас, за Русь поднимешь тост.
А. Сонер:
Вот церковь — только не моя…
Вот бог — давно не мой сожитель.
А вот бежит огонь, звеня,
Бесстрашный, адовый воитель.
Вот новый день и вечность в стойле,
Мгновенье для таких бесстрашных,
Моя товарка речи с воли
Всё ждет как адвокатов важных…
…Как адвокатов для всех нас —
Ведь мы виновны в истязаньи,
Мы — тьма для откровенных глаз,
Мы — пораженье в состязаньи.
И. Рутштейн:
НАБАТ
Что пируешь, Россия?!
А сама на краю…
Близкой пропасти смрадом
травит душу твою.
В сорняках твои нивы,
и селенья в беде,
и растут на погостах
крест да крест на кресте.
Что ж ты рабски пригнулась
и в дурном будто сне
распрямиться не в силах
с упырём на хребте?
Иль в похмельном угаре
нет нужды горевать,
лучше манны небесной
на халяву урвать?
Что, елейным посулам
обобравших тебя
ты в беспамятстве рада,
свою правду кляня?
Как была легковерна
ты в своей простоте,
раз позволила скверне
править бал по стране.
И торгует тобою,
все с презреньем кривясь,
и своя, и чужая
закордонная мразь.
Эй, очнись! Ненавидит
и боится тебя
»золотая элита»,
что тебя предала.
Погляди: две дороги
пред тобою лежат.
Поворотишь направо —
кости все затрещат.
А налево — сквозь бурю,
разметав ложь и тлен,
может с кровью… Но гордо
отряхнёшь пыль с колен.
Бьют сурово, Россия,
Как набатом слова:
Вправо — верная гибель,
Влево — жизнь и борьба!
Ю. Влодов:
Прошла Зима. Настало лето.
Спасибо Партии за это.
***
Брел оборванец по земле
В кругу семи ветров,
Он смачно грелся на золе
Притоптанных костров.
Любил он, глядя на дымок,
Ладоши потирать.
И ничего уже не мог
Он больше потерять.
Господь и царь — из сердца вон…
Любимых — черт побрал!..
И над золой склонялся он,
И, как дитя, смеялся он, —
Ладоши потирал…
***
Я же твердил вам, бухие разини:
«Крест под собой не руби!..»
Молча курю на поминах России,
Как на поминах Любви.
***
Ты не приветила, Москва!..
Там Васька дыбился Блаженный,
Являя русский передел,—
Мятежно — ряженый, страшенный,
Свидетель всех удельных дел.
Грозницы взрыдывали разом,
Струями омывая храм, —
По угнетенным богомазам,
По ослепленным мастерам...
Господен кат — Иване Грозный —
Был, что Архангел, мудр и яр.
Его нездешний взор морозный
В крутой озноб вгонял бояр.
Тряслась мехов боярских псина.
А кат, дабы прогресс добыть,
Долбил жезлом родного сына, —
Чтоб слабину Руси добить...
В Кремле плясали трали-вали, —
Точь-в-точь степная ураза!
А с перепьяни бунтовали,
Воздев бояр на железа.
Вбивались в светлые палатья —
Ядри твою ведьмаку-мать!..
С княгиньки рвали бело платье,
Чтоб груди спелые умять...
И — воровали, воровали...
Любили, черти, воровать!..
И — воевали... воевали...
Любили, черти, воевать!..
И плелся шляхтич недобитый —
На запад — в топкие леса.
Во стольном граде Лжедимитрий
Все прятал беглые глаза.
Умолкли вещие кукушки.
Померкла польская заря.
И в небеси взлетел из пушки
Прах самозванного царя...
Не облак — адова примета!
Не облак — облик Сатаны!..
А Бонапартова карета
Бежала мерзлой стороны.
Руси залапанная карта
Подранком билась на снегу.
И детский чубчик Бонапарта
Ледком покрылся на бегу...
В надрыве рабской, смертной скуки,
В трудах двужильных и в бою
Какие дьявольские муки
Крутили душеньку твою!
Но легкой доли не просили
Твои сыны, твои волхвы —
И на святых холмах России,
И на Семи Холмах Москвы...
Земной слезой полью ковригу
В разбойном сиром кабаке.
И обниму попа-расстригу
С дубьем в чугунном кулаке...
Омоюсь я слезой небесной —
Туманной манной на реке,
Когда нетронутой невестой
Пройдет Россия налегке...
Р. Эсс:
МОСКОВСКОМУ ПОЭТУ, ПИШУЩЕМУ О РОССИИ
Москвич, айда в деревне посидим!
С евроремонта светлых кулуаров
Приедь сюда, забудь свой Третий Рим!
Вернись в Россию, а не в мемуары.
Вот, скажем, скотником ты будешь здесь пахать.
На старой ферме в жиже да в навозе
Всю жизнь по горло ржавы цепи ковырять
В январь при ветре на слепом морозе.
Айда, москвич! В резиновых ботфортах
Бродить селом! За то притом дадут —
В фуфайке древней пострашнее черта —
Три тыщи рэ за гиблый рабский труд.
Потом в воспоминаниях напишешь
Про то, как дохнут поросята вдруг…
Иль… про бумагу на налог в пять тысяч
Для загранвиз районных чиновнюг.
Про то, что стоит новая кастрюля
Здесь в магазине 800 рублей,
Да про Арбат… да про московскую финтюлю —
Средь томных луж разьезженных колей!..
«Где ж взять три тыщи на продукты в рынок, —
Ты станешь мыслить. — Вот… опять трава!» —
А уж бубнит шофер, чеша затылок:
— Давай, мужик, шесть тысяч за дрова!
Что за кошмар! Бывало, я в Антибах
Писал стихи про ясность русских рек!
В сей поэтической деревне русской гиблой
Ты завопишь: — У, пропасть на вас всех!
А там стучат в ворота: «По бумаге
Когда налог заплатишь?» — и как шут
Орать ты будешь: — Лба окрестить, собаки,
Тут никогда минуты не дадут!
Под вечерок бычок со зла потопчешь,
Зачешешь репу в жизненной стезе:
«Где взять на трактор денег? — и промолвишь. —
Пойти, пожалуй, воровать как все!»
Но воровать уж нечего! Лет десять,
Как все повывезло начальство на селе…
Так через год, зарезав скот безвинный,
От злой тоски да нищеты такой
Запьешь. И скажут: «Ведь вот пил он, как скотина!
А был поэт, пожалуй, он большой!»
Совсем иным здесь станешь, брат, поэтом,
Румяный бог парнасского родства.
Купи ж билет!
Но… не дает ответа!
Народ безмолвствует. Кишит себе Москва…
Л.Вольф:
На просторы на российские
Вышли сволочи расистские,
Бродят алчущими ордами
С перекошенными мордами.
***
Мы расстаемся, Ленинград,
Твоей, по правде, нет вины,
Что нынче в каждой подворотне
Толкутся сукины сыны —
Из черной сотни оборотни...
В. Емелин:
ПОСЛЕДНИЙ ГУДОК (ПОХОРОНЫ БРЕЖНЕВА)
Светлой памяти СССР посвящается
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили,
И труп с разрывающим душу гудком
Мы в тело земли опустили.
Серели шинели, краснела звезда,
Синели кремлевские ели.
Заводы, машины, суда, поезда
Гудели, гудели, гудели.
Молчала толпа, но хрустела едва
Земля, принимавшая тело.
Больная с похмелья моя голова
Гудела, гудела, гудела.
Каракуль папах, и седин серебро…
Оратор сказал, утешая:
— «Осталось, мол, верное политбюро —
Дружина его удалая».
Народ перенес эту скорбную весть,
Печально и дружно балдея.
По слову апостола, не было здесь
Ни эллина, ни иудея.
Не знала планета подобной страны,
Где надо для жизни так мало,
Где все перед выпивкой были равны
От грузчика до адмирала.
Вся новая общность — советский народ
Гудел от Москвы до окраин.
Гудели евреи, их близок исход
Домой, в государство Израиль.
Кавказ благодатный, веселая пьянь:
Абхазы, армяне, грузины…
Гудел не от взрывов ракет «Алазань» —
Вином Алазанской долины.
Еще наплевав на священный Коран,
Не зная законов Аллаха,
Широко шагающий Азербайджан
Гудел заодно с Карабахом
Гудела Молдова. Не так уж давно
Он правил в ней долгие годы.
И здесь скоро кровь, а совсем не вино
Окрасит днестровские воды.
Но чувствовал каждый, что близок предел,
Глотая крепленое зелье.
Подбитый КАМАЗ на Саланге гудел
И ветер в афганских ущельях.
Ревели турбины на МИГах и ТУ,
Свистело холодное пламя.
Гудели упершиеся в пустоту
Промерзшие рельсы на БАМе.
Шипели глушилки, молчали АЭС.
Их время приходит взрываться.
Гудели ракеты, им скоро под пресс,
Защита страны СС-20.
Над ним пол-Европы смиренно склонит
Союзников братские флаги,
Но скоро другая толпа загудит
На стогнах Берлина и Праги.
Свой факел успел передать он другим.
Сурово, как два монумента,
Отмечены лица клеймом роковым,
Стояли Андропов с Черненко.
Не зная, что скоро такой же конвой
Проводит к могильному входу
Их, жертвою павших в борьбе роковой,
Любви безответной к народу.
Лишь рвалось, металось, кричало: — «Беда!»
Ослепшее красное знамя
О том, что уходит сейчас навсегда,
Не зная, не зная, не зная.
Пришла пятилетка больших похорон,
Повеяло дымом свободы.
И каркала черная стая ворон
Над площадью полной народа.
Все лица сливались, как будто во сне,
И только невидимый палец
Чертил на кровавой кремлевской стене
Слова — Мене, Текел и Фарес.
С тех пор беспрерывно я плачу и пью,
И вижу венки и медали.
Не Брежнева тело, а юность мою
Вы мокрой землей закидали.
Я вижу огромный, разрушенный дом
И бюст на забытой могиле.
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили…
Н. Зиновьев:
Не потому, что вдруг напился,
Но снова я не узнаю, —
Кто это горько так склонился
У входа в хижину мою?
Да это ж Родина! От пыли
Седая, в струпьях и с клюкой…
Да если б мы ее любили,
Не понимаю, что творится.
***
Во имя благостных идей
Ложь торжествует, блуд ярится…
Махнуть рукой, как говорится?
Но как же мне потом креститься
Рукой, махнувшей на людей?...
Могла бы стать она такой?!.
***
На смутный свет вдали
Идем, но видит Бог,
Шестая часть земли
Уходит из-под ног.
Ушла уж из-под ног,
Но мы еще бредем.
И знает только Бог,
Куда мы упадем…
***
В который раз нам это слышать:
«Вновь у ворот стоит беда,
Сцепите зубы, надо выжить».
О, русский Бог, а жить когда?!
***
Не сатана ли сам уже
В стране бесчинствует, неистов?
Но тем достойнее душе
В такой грязи остаться чистой.
Держись, родимая, держись.
И не спеши расстаться с телом.
Крепись, душа! В России жизнь
Всегда была не легким делом.
***
Я не пойму, куда все делось?
Ты, если знаешь, подскажи:
Где духа мощь и сердца смелость?
Где доброта людской души?
Или с рожденья наши души
Не посещала доброта?
Боясь в ответ услышать «да».
Я в страхе закрываю уши.
***
А.Блок
«О, Русь моя! Жена моя!»
«О, Русь моя! Жена моя!»
Я не скажу тебе: «Жена».
Я говорю: «мне лик твой жуток,
Страна Рублева, Шукшина
И восьмилетних проституток.
Стакан прирос к твоей руке,
И лучшим чувствам нет работы».
И гаснет с эхом вдалеке
Вопрос: «Россия, кто ты?! Кто ты?..»
***
У всех нас на звон с колоколен
Немотствуют злые сердца.
И щурится вождь. Он доволен.
Исполнено все до конца.
В сердцах только ложь или злоба.
А чаще — и злоба, и ложь.
Не зря из стеклянного гроба
Лукаво прищурился вождь.
Л.Мальц:
РОДИНЕ
Привет, немытая Россия —
Страна рабов, страна воров, —
Народ, покорно гнущий выю
При надевании оков,
И сколько-то людей чудесных,
Которым… нет в тебе житья,
Но все ж не посчитавших честным
Сбежать в заморские края.
Не странно ли слова такие,
Когда домой вернулся вновь? —
Но я люблю тебя, Россия,
Хоть… без взаимности любов.
Люблю. И потому обидно,
Коль дома в чем-то есть изъян,
Что мне подчас бывает стыдно
За то, что я из россиян.
Меня ты баловала мало:
В коммунистическом «раю»
Сперва нещадно унижала
За кровь еврейскую мою.
Потом бессовестным обманом
(В котором столь искусна ты)
Мои обчистила карманы,
Столкнув к порогу нищеты.
Я — лишь пример. А их немало
(Ведь не один такой я был) —
Как часто в рожу ты плевала,
Тем, кто тебя боготворил!
Одним — как мне — с неполной силой,
Другим же — смачно: наповал,
Так, чтоб всю жизнь бы больно было,
Кому-то — насмерть, чтоб не встал.
Я не пойму: как получилось,
Что ты, сумев великой стать,
За сотни лет не научилась
Своих же граждан уважать.
Тех, кто всё терпит, кто страдает,
Прощая всё, — тебя любя.
В тебе же только процветают
Лишь те, кто любит лишь себя.
И нами часто управляют
Те, кто любви к тебе не знает.
Итог: в России процветает
Коррупция и криминал.
И беззащитны миллионы,
Терпеть смиренно — их удел.
Лазейки есть во всех законах,
Но узаконен беспредел.
Ты ж — предаешь, и не однажды,
Ты затыкаешь людям рты.
А защитить своих же граждан
За рубежом — не можешь ты.
И в этой вот картине общей
Недостает тебе ума
Понять, что те, кого ты топчешь,
Что эти люди — ты сама.
Что в них, лишь в них Россия только,
В них слава,
доблесть,
верность,
честь…
И ты — великая постольку,
Поскольку эти люди есть.
Без них ты б вынести едва ли
Так много страшного смогла.
Тебя великой называли,
Но также — государством зла.
Как я люблю твои, Россия,
Искусство, музыку, язык —
Без них, сбежав в края чужие,
Я б обходиться не привык.
Я прибыл. В эти строки злые
Что ж я вложил, любя, скорбя?
Как я люблю тебя, Россия,
И как мне больно за тебя!
Л.Лосев:
Козлищ как не приравняешь к овнам?
Что-то есть военное в церковном.
Ризы, пригвожденные к иконам,
отливают золотом погонным.
Словно в блиндаже фитиль огарка.
Меньше света от него, чем чада.
Роспись на стене дрожит, как карта,
где кольцо сжимают силы Ада.
Золотого купола редиска.
Звонницы издерганные нервы.
Пономарь с косичкой, как радистка.
«Первый! Шлите подкрепленье! Первый?»
Для чего еще духовным лицам
лбами прикасаться к половицам,
если им не чудится оттуда
приближенье рокота и гуда.
Подползают к храму иномарки,
неотвратные, как танки НАТО.
Бабки тушат пальцами огарки.
Кто их знает, может, так и надо?
***
Предательство, которое в крови.
Предать себя, предать свой глаз и палец,
предательство распутников и пьяниц,
но от иного, Боже, сохрани.
Вот мы лежим. Нам плохо. Мы больной.
Душа живет под форточкой отдельно.
Под нами не обычная постель, но
тюфяк-тухляк, больничный перегной.
Чем я, больной, так неприятен мне,
так это тем, что он такой неряха:
на морде пятна супа, пятна страха
и пятна черт чего на простыне.
Еще толчками что-то в нас течет,
когда лежим с озябшими ногами,
и всё, что мы за жизнь свою налгали,
теперь нам предъявляет длинный счет.
***
Кило муки давали в одни руки,
и с ночи ждут пещерные старухи,
когда откроет двери Гастроном.
Был как бы мир, и я в нем как бы жил
с мешком муки халдейского помола,
мне в ноздри бил горелый Комбижир,
немытые подмышки Комсомола.
Я как бы жил - ел, пил, шел погулять
и в узком переулке встретил Сфинкса,
в его гранитном рту сверкала фикса,
загадка начиналась словом «блядь».
Разгадка начиналась словом «Н-на!» —
и враз из глаз, искристо-длиннохвосты,
посыпались сверкающие звезды,
и путеводной сделалась одна.
***
Бывает, мужиков в контору так набьется —
светлее солнышка свеченье потных рож.
Бывает, человек сызранку так напьется,
что всё ему вопит: «Ты на кого похож?»
«Ты на кого похож?» — по-бабьи взвизги хора
пеструх-коров, дворов и курочек-рябух.
«Я на кого похож?» — спросил он у забора.
Забор сказал что мог при помощи трех букв.
***
«Понимаю — ярмо, голодуха,
тыщу лет демократии нет,
но худого российского духа
не терплю», — говорил мне поэт,
«Эти дождички, эти березы,
эти охи по части могил», —
и поэт с выраженьем угрозы
свои тонкие губы кривил.
И еще он сказал, распаляясь:
«Не люблю этих пьяных ночей,
покаянную искренность пьяниц,
достоевский надрыв стукачей,
эту водочку, эти грибочки,
этих девочек, эти грешки
и под утро заместо примочки
водянистые Блока стишки;
наших бардов картонные копья
и актерскую их хрипоту,
наших ямбов пустых плоскостопье
и хореев худых хромоту;
оскорбительны наши святыни,
всё рассчитаны на дурака,
и живительной чистой латыни
мимо нас протекала река.
Вот уж правда — страна негодяев:
и клозета приличного нет», —
сумасшедший, почти как Чаадаев,
так внезапно закончил поэт.
Но гибчайшею русскою речью
что-то главное он огибал
и глядел словно прямо в заречье,
где архангел с трубой погибал.
С.Битый:
А власть дебилов – так себе, пушок,
Синячной плесени разводы, вонь и пена,
Совка прощальный тост "на посошок" –
Сочится гной из вековой гангрены.
С.Битый:
А власть дебилов – так себе, пушок,
Синячной плесени разводы, вонь и пена,
Совка прощальный тост "на посошок" –
Сочится гной из вековой гангрены.
Я.Капустин:
Нам дал свободу Горбачев,
Одно он только не учел,
Цари в почете на Руси
Лишь те, кто головы сносил.
А мы родились в годы гнета,
И свист еще горячих плеток,
Нам души страхом так сковал,
Что я, пожалуй, бы назвал
Нас трусами и дураками,
В которых можно лишь пинками
Почтенье к власти воспитать.
Рабы, приходится признать,
Без плеток, крайне злоречивы,
И, видимо, покуда живы
Освобожденные рабы,
Страна в залоге у судьбы.
Так на Руси с Времен Начала,
Ведь точно так же привечала
Страна царя, что дал свободу,
И был убит толпе в угоду.
Так кончил жизнь святой монарх,
А на его священный прах
Плевали баловни судьбы,
Освобожденные рабы.
К.Яровая:
Цари меняются, Россия остается
Какой была, безропотной и нищей
Нигде другой такой страны не сыщешь.
Что над собою громче всех смеется.
Привяжет к флагам траурные ленты,
Оркестр праздничный заменит похоронный,
А послезавтра вновь аплодисменты
За обещанья в новой речи тронной.
Бог в помощь Вам, наш новый повелитель!
Метла-то новая, да только мусор старый
Всё те же хищники, лишь голоднее стали,
Бог в помощь вам, наш новый укротитель!
Какими будут Ваши увлеченья?
Людей ли вешать иль на грудь медали?
Или же новые найдете развлеченья?
Россия выдержит, в России всё видали.
АВТОР НЕИЗВЕСТЕН:
Царь Николашка долго правил на Руси,
и хоть собой был неказист и некрасив,
при нем водились караси,
при нем плодились пороси,
и было много чего выпить-закусить.
Но в феврале его немножко не того,
и вот узнали мы всю правду про него:
что он рабочих обижал,
что он евреев унижал,
и что царицу его Гришка ублажал.
Товарищ Ленин вкупе с Троцким — два вождя —
социализм внедряли, головы рубя.
Социализм у нас окреп;
да, жаль, в стране исчезнул хлеб —
тогда ввели они спасенье наше — НЭП.
Ну, Ленин жив — о нем здесь ничего.
А с Троцким хуже — он немножко не того:
узнал о нем всяк из людей,
что нет врага народа злей,
что провокатор он, гестаповский лакей!
Товарищ Сталин был нам всем родной отец.
Капитализму наступил при нем конец.
Он пятилетки учредил,
крестьян в колхоз объединил,
и над рейхстагом флаг советский водрузил.
Но в марте он немножко не того —
и вот узнали мы все правду про него:
он полстраны пересадил,
он верных ленинцев сгубил
и богом сам себя при жизни объявил.
Хрущев Никитушка хоть ростом был с аршин —
страна достигла с ним сияющих вершин.
при нем пахали целину,
при нем летали на луну,
За 20 лет клялись построить “коммунизьм”.
Но в октябре его немножко не того,
и вот узнали мы всю правду про него:
он ум 7 раз на дню менял,
он кукурузный культ создал,
весь мир родней Кузьмы пугал,
Ну в общем, кой-где в нем свербил “волюнтаризьм”.
За ним вождем стал лично Брежнев Леонид.
При нем был всяк одет, обут, и пьян, и сыт.
В литературу внес он вклад;
борьба за мир так шла на лад,
что грудь его всегда ломилась от наград.
Когда же Бог его от нас унес,
кто он, ответ узнали мы на наш вопрос:
страну он вверг в застойный спазм,
а сам впал в мерзостный маразм,
и разных Хоннекеров целовал взасос.
Как вождь, Михал Сергеич был отважен, смел.
Он “на’чать и углу’бить” новый курс сумел.
При нем народ пить перестал,
про принцип гласности узнал;
Дух перестройки поднял ветер перемен.
Когда же распрощалась с ним страна,
уже мы знали, в чем была его вина:
с трибун словесная струя,
а в магазинах ни … чего,
и всей причиною тому — его жена.
Настал в России демократии момент,
И вот наш Ельцин, понимаешь, президент.
Народ его боготворил,
“да”, ”нет” как надо говорил,
и в путь за ним к капитализму поспешил.
Но путь реформ — не праздник, не запой.
Узнали вскоре люди: Ельцин-то плохой.
Он воровской базар развел,
Союз Советский расколол;
он оккупант, совместно с всей своей “семьей”.
А мы шагаем все и движемся вперед.
И вот уж новому вождю придти черед.
Пусть будет им из нас любой,
но кем бы ни был он собой —
наш глаз критический насквозь его проткнет.
Он не обманет нас, не проведет.
В конце концов о нем узнает весь народ:
что он такой; что он сякой;
что он, подлец, антигерой;
что надо гнать, да и “мочить” его! Долой!
Теперь идем по Путина пути
С него ни влево и ни вправо не сойти
Он террористов распугал
И олигархов постращал
И удвоение всего пообещал.
Но в срок положенный маленько не того
И не узнали мы всю правду про него.
Как несогласных разогнал
американцев напугал
и власть преемнику свою передавал
Но есть еще история,
та самая которая
ни слова ни полслова не соврет!
А мы всё движемся и движемся вперед.
И просто так теперь уже никто не мрет.
Качают нефть и гонят газ, смешат и дурят сильно нас,
И обещают, что наступит райский час.
Придет октябрь, который сделает того,
Что сделать надо было бы давно.
Народу честно власть забрать, жулье в Британию послать,
И станет наша мать — Россия процветать.
(Автор последних двух куплетов Иван Краснов).
***
Страна ворует у народа,
Народ ворует у страны.
Повсюду скопища уродов,
Что видят благостные сны.
Не страшны Путин и Распутин,
Они видали пострашней:
Мздоимцы и вожди — из жути,
Генсеки — прямь из упырей.
Все влюблены в отчизну-мать
За то, что можно воровать.
И чем поболе пост высокий,
Тем больше можно и урвать.
***
Долой — я воплю, я взываю — долой
Из этой страны — неухоженной, грязной —
Из этой страны — усталой и злой,
Почти что срываюсь … Но ноги увязли…
ИСПОВЕДЬ ЧЕКИСТА
Я в сортиры вхожу
Словно в собственный дом.
В тех сортирах мочу
Террористов гуртом.
И за это в Кремле
Мне награды вручат,
На Лубянке к звезде
Отслюнявят деньжат.
Я за это за всё
Благодарен судьбе.
Знаю я, что говно…
Но служу в ФСБ-е
***
Что нас ждет? Глубокое похмелье?
Выжженные наши города?
Или строчка в книжке по истории,
Что была когда-то здесь страна?
Древние лики открыли глаза,
Вовсю мироточат их образа.
Это слезы по бедной стране,
Что служит рабыней давно Сатане,
Который уж долгие, мрачные годы
В облике мелкого, злого урода
По-хамски устроился прямо в Кремле,
Зло сотворяя на русской земле…
Эльдар Рязанов:
Неподведенные итоги
Жить бы мне
В такой стране,
Чтобы ей гордиться.
Только мне
В большом говне
Довелось родиться.
Не помог
России Бог,
Царь или республика,
Наш народ
Ворует, пьёт,
Гадит из-за рублика.
Обмануть,
Предать, надуть,
Обокрасть - как славно-то?
Страшен путь
Во мрак и жуть,
Родина державная.
Сколько лет
Всё нет и нет
Жизни человеческой.
Мчат года...
Всегда беда
Над тобой, Отечество.
Дмитрий Быков:
…Предо мной чумное лежит пространство,
беспросветно, обло, стозевно, зло,
непристойно, мстительно и пристрастно
и зловонной тиною заросло.
Валентин Гафт:
"Из стен Кремля сочится гной"
Гнойник созрел лишь надави и брызнет
И потечёт рекой кровавый гной
Народ российский разучился мыслить
Им делают инъекции останкинской иглой
Таких подонков не было во власти
Так на Земле ещё никто не лгал
он возбуждает низменные страсти
Чтоб русский украинца убивал.
Алексей С. Железнов:
Страна кровавых злых кухарок,
Крик вертухаев, лай овчарок.
Где только строем и в колоннах,
И чтоб вожди на всех иконах
Что изменилось?
Что пропало?
Похабно было – мерзко стало.
И вновь вождя целует сброд,
Рабы, взалкавшие господ.
Круговорот.
Гнойник созрел лишь надави и брызнет
И потечёт рекой кровавый гной
Народ российский разучился мыслить
Им делают инъекции останкинской иглой
Таких подонков не было во власти
Так на Земле ещё никто не лгал
он возбуждает низменные страсти
Чтоб русский украинца убивал.
Алексей С. Железнов:
Страна кровавых злых кухарок,
Крик вертухаев, лай овчарок.
Где только строем и в колоннах,
И чтоб вожди на всех иконах
Что изменилось?
Что пропало?
Похабно было – мерзко стало.
И вновь вождя целует сброд,
Рабы, взалкавшие господ.
Круговорот.
Игорь Кохановский, 1989
Закон диалектики
Сначала били самых родовитых,
Потом стреляли самых работящих,
Потом ряды бессмысленно убитых
Росли из тысяч самых не молчащих.
Среди последних — всё интеллигенты,
Радетели достоинства и чести,
Негодные в работе инструменты
Для механизма поголовной лести.
В подручных поощряя бесталанность,
Выискивала власть себе подобных.
В средневековье шла тоталитарность,
Создав себе империю удобных,
Послушных, незаметных, молчаливых,
Готовых почитать вождём бездарность,
Изображать воистину счастливых,
По праву заслуживших легендарность…
Держава, обессиленная в пытках,
Ещё не знала о потерях сущих,
Не знала, что КОЛИЧЕСТВО убитых
Откликнется ей КАЧЕСТВОМ живущих.
Что здесь кажется наиболее поучительным и страшным? Увы, наиболее поучительным и страшным является то, что стихи, написанные разными российскими поэтами на протяжении около 200 лет (!) сегодня звучат так, будто написаны только что, по горячим следам…
