ОСВЕЩЕНИЕ КОНФЛИКТА В ЧЕЧНЕ КАК ПРОЯВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ В РОССИЙСКИХ СМИ

ЧЕЧЕНСКИЙ КОНФЛИКТ КАК РАЗНОВИДНОСТЬ ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ

Военный конфликт в Чечне явился испытанием не только для российских военных и политиков, но также и для средств массовой информации.

Поток информации в современном мире настолько разнообразен и противоречив, что отдельный человек самостоятельно разобраться в нем не в состоянии. Поэтому отбор наиболее важной информации и ее представление – важная задача всей системы СМИ, что, естественно, открывает широкие возможности для манипулирования массовым сознанием. СМИ имеют огромные возможности в сфере политических манипуляций и воздействии на массовое сознание через формирование у населения определенного общественного мнения о том или ином событии, человеке, явлении. Особенно актуальной эта проблема стала для России, страны, в которой грамотность населения в сфере массовых коммуникаций низка, а темпы развития информационных и политических технологий значительно опережают развитие законодательной базы в области информационной политики, ограничивающей возможности использования СМИ в манипулятивных целях.

В информационном обществе власть знаний и информации становится решающей в управлении обществом, оттесняя на второй план влияние денег и государственного принуждения. Непосредственными носителями и, особенно, распространителями знаний и другой политически значимой информации являются СМИ. Хотя масс-медиа призваны решать определенные задачи в политической системе и обществе, в реальной жизни они достаточно самостоятельны, имеют собственные, часто расходящиеся с потребностями общества цели деятельности и используют для их достижения различные методы. Влияние на политику СМИ осуществляют прежде всего через воздействие на информационный процесс, что в свою очередь позволяет определенным образом формировать общественное мнение.

Непосредственное обладание такой властью – прерогатива СМИ. Они не только отбирают сведения, поставляемые информационными агентствами, но и сами добывают и оформляют их, а также выступают их комментаторами и распространителями.

Основой политического манипулирования является создаваемая СМИ виртуальная реальность, которая может в корне изменить пропорции подлинной модели мира. Важной предпосылкой для манипуляции можно считать также и тот факт, что, обладая монополией на информацию, СМИ задают приоритеты событий. В мире происходят миллионы событий, но обсуждается только та их часть, которую СМИ вводят в сферу внимания респондента.

Наряду с фактором отбора информации существует не менее важное средство манипулятивной силы СМИ – слово. Возможность выражать мысль с помощью различных словосочетаний позволяет одному человеку воздействовать на восприятие окружающей действительности другим человеком. Если, например, критикующая правительство пресса пишет о «бомбежке населенных пунктов» в Чечне, то проправительственные газеты сообщают об этих же эпизодах, как о «поддержке федеральных сил с воздуха».

Современные информационные технологии преобразовали почти каждую сферу человеческой деятельности, в том числе они произвели революцию и в военном искусстве. Традиционная война дополняется принципиально новыми формами противоборства, в которых победа будет достигаться не только с помощью классического или даже ядерного оружия и привычных способов ведения войны, а путем массированного использования новых средств информационного оружия. Сегодня это оружие приобретает свойства, позволяющие ему заменить и даже превзойти оружие массового поражения.

Во всем мире налицо очередная «гонка вооружений», только уже информационных. Намечается тенденция по более активному противодействию – разрабатываются способы обороны в информационной войне, появляются сторонники идеи ограничения распространения информационного оружия на международном уровне. Параллельно разворачиваются широкие теоретические исследования. США – безусловный лидер в этой сфере – ежегодно выпускает один за другим учебники по ведению информационной войны, организует факультеты по этой специальности при самых престижных университетах. Термин «информационная война» становится модным и все чаще используется журналистами при анализе тех или иных общественных событий. В основе информационной войны лежат старинные, много раз опробованные методы по пропаганде и «промывке мозгов», которые, однако, благодаря глобализации информационного пространства действительно делают их оружием массового поражения. Принципиально цель любой информационной войны – это разум каждого человека, а техника – это лишь инструмент, благодаря которому пропаганда доходит до отдельной личности.

Информационные войны заставляют по-новому взглянуть на профессию журналиста и функционирование масс-медиа в обществе. К сожалению, практика показывает, что не существует независимых масс-медиа. Даже самые крупные СМИ в современном обществе не сумели достигнуть того уровня независимости, который бы им позволил оставаться нейтральной стороной в любом конфликте. Неосознанно или умышленно они встают на сторону одного из противоборствующих участников, позволяя манипулировать собой и общественным мнением в чьих-то интересах.

История человечества – это история войн. Эволюцию общества можно изучать, рассматривая различные виды вооружения и способы ведения боевых действий, характерные для каждой эпохи. Традиционно выделяется три типа обществ, которые эволюционно сменяют друг друга в развитии цивилизации. Это аграрное, промышленное и информационное общества. Каждому из них соответствует свой тип производства и, конечно, свой способ ведения войны. Аграрная революция завершилась созданием первых в истории сообществ людей как таковых. В то время не существовало постоянных армий и профессиональной военной деятельности. Промышленная революция привела к созданию массового производства, массового общества и оружия массового поражения. Армия с того периода стала находиться на службе у государства. Промышленное и аграрное общества, которые все еще характерны для некоторых стран, ведут войну за пространство, основной метод, который они используют – это физическое разрушение противника. В конце 70-х – начале 80-х гг. новые технологии стали менять облик обществ индустриальных стран. Массовое индустриальное общество стало превращаться в информационное. С этого времени в лексикон человечества прочно входит выражение «информационная эра», и будущее планеты начинают связывать исключительно с дальнейшей информатизацией.

2000 год. Разрушенный Грозный

Информационный век принес новый способ ведения войн, который характеризуется использованием современных информационных технологий и минимальным числом человеческих жертв. Военные операции нового типа ведутся самыми развитыми в техническом плане государствами и требуют наличия больших интеллектуальных ресурсов. Термин «информационная война» впервые оказался в фокусе внимания в связи с войной в Персидском заливе в 1991 г. После нее, по мере распространения глобальных сетей, у информационной войны стали появляться свои теоретики. Пока не существует единого, всеми признанного определения этого явления. В одних исследованиях понятие информационной войны дается слишком широко. Например, «информационная война – это стратегия, операции, тактические действия, проводимые в мирное время, во время кризиса, конфликта, войны, в период восстановления мира между соперниками, конкурентами, врагами с использованием современных информационных технологий, чтобы достигать своих целей»[1]. Очевидно, что это определение слишком многозначно, так как предполагает почти все виды человеческой деятельности. Другие определения информационной войны, наоборот, слишком ограничены, они рассматривают какой-то узкий ее аспект, называя, например, информационной войной только компьютерные преступления. Более академическое, наиболее часто цитируемое определение было дано директором информационных войск министерства обороны США: «Информационная война состоит из действий, предпринимаемых для достижения информационного превосходства в обеспечении национальной военной стратегии путем воздействия на информацию и информационные системы противника с одновременным укреплением и защитой нашей собственной информации и информационных систем»[2].

В качестве базового определения мы предлагаем использовать определение Г.Г. Почепцова:

«Информационная война – коммуникативная технология по воздействию на массовое сознание с кратковременными и долговременными целями. Целями воздействия является внесение изменений в когнитивную структуру, чтобы получить соответствующие изменения в поведенческой структуре»[3].

Рассмотрим основные отличия информационной войны от обыкновенной.

1. Обычная война предсказуема и допускает применение оборонных мероприятий. В случае информационной войны возможны определенные операции по защите, «вакцинация» мышления против введения альтернативной точки зрения. Получив и обсудив ее заранее, человек по иному ведет себя в случае реального получения контраргументации. Однако в большинстве случае возможность предугадать направление и инструментарий возможной атаки в информационной войне отсутствует.

2. При информационной войне возможен поэтапный захват, когда аудитория завоевывается частями. Вероятна отдельная работа с лидерами мнений, молодежью и т.д. В отличие от бомбы, которая разрушает всех, информационная война действует избирательно, охватывая по-разному различные слои населения. Обычное оружие действует на любую часть населения одинаково.

3. При информационной войне существует возможность многократного захвата одних и тех же людей, что выражается в захвате различных тематических зон сознания.

4. Человек не в состоянии реагировать на невидимое действие, подобное радиации. Более того, это воздействие, по сути, может облекаться в доброжелательную форму, на которую человек не готов отвечать агрессивно. Главная опасность информационной войны – отсутствие видимых разрушений, характерных для войн обычных. Население даже не ощущает, что оно подвергается воздействию. В результате общество не приводит в действие имеющиеся в его распоряжении защитные механизмы. Информационная война выглядит как «мирная», поскольку может идти на фоне всеобщего мира и благополучия.

5. В отличие от войн прошлого, пространство или расстояние не играет в новых войнах той роли, что раньше. От личного контакта в войне аграрного периода и резкого увеличения дистанции в войне индустриального периода мы перешли к информационной войне, перед которой нет ограничения в виде расстояния.

6. В информационной войне изменяется роль воздействия: от чисто физической – разрушение объекта – к коммуникативной, сохраняющей объект. Задачей теперь становится изменение коммуникативной среды объекта. Войны, направленные на завоевание пространства, сменились войнами, направленными на завоевание знаний. «Информационные технологии позволяют обеспечить разрешение геополитических кризисов, не производя ни одного выстрела»[4].

***

Информационная война велась в мире и при отсутствии компьютеров. Однако сегодняшняя зависимость цивилизации от информации сделала ее гораздо более уязвимой в этом отношении. Быстродействие и широкое распространение информационных сетей многократно увеличили именно мощь информационного оружия. Информация начинает нести в себе как созидательную, так и разрушительную силу, но в гораздо большей степени, чем раньше.

Кроме того, именно в современных демократических обществах информационные войны получают благоприятные условия для своего существования. Модель сегодняшнего общества, как принципиально открытого, предполагает гораздо больший объем разнообразных информационных потоков, чем в случае закрытого общества.

В тоталитарном государстве, например в Советском Союзе, формирование общественного мнения происходило с помощью одного гигантского источника, охватывающего абсолютно все сферы информационного существования. Творчество журналиста подвергалось жесткому административному контролю. Прежняя система власти перекрывала внешние, противоречащие строю, каналы информации. Таким образом, информационная война велась в основном между странами. Внутри государства относительная стабильность обеспечивалась искусственно создаваемым информационным вакуумом.

На смену старой политике пришло перенасыщение информационного пространства, наполнение его разными фактами, версиями, теориями, внешне не связанными друг с другом. Это – характерный для демократического общества плюрализм, где определенное число сильных источников формируют общественное мнение. Возникает альтернативная коммуникативная среда, в которой наличествует несколько точек зрения. Потребитель получает возможность поиска источников информации. В подобных обществах складываются благоприятные условия для организации разнообразных информационных воздействий. Резко возрастает объем информации, которую граждане получают вне контроля своих правительств. Теперь не только государства и нации становятся участниками информационной войны. От войны между странами мы переходим к войне, где для отдельного государства могут представлять опасность группы внутригосударственного уровня или даже отдельные люди. Умелое владение информационными технологиями, с одной стороны, делает их равноправными участниками информационного поля, с другой – дает им возможность выступить в роли опасного противника, который может выходить на государственный уровень конфликта. В итоге информационные мини-войны теперь можно наблюдать в политической и экономической сферах, дипломатии, во время избирательных кампаний и т.д.

В этих условиях появляется понимание того, что информационного мира не бывает и быть не может, поскольку новое информационное пространство в своем многообразии готово принять любую точку зрения. Это напоминает ситуацию в конфликтологии, где принята парадигма, в соответствии с которой конфликт является нормой жизни любой живой системы. Конфликтов не бывает только в мертвой системе. Военная ситуация возникает, когда конфликт начинает поддерживаться в неинформационном пространстве.

Если рассматривать понятие информационной войны глобально, то можно прийти к выводу, что сегодня это столкновение различных целей теорий, предположений, неэквивалентных систем знаний приводит к войне. В современном информационном пространстве постоянно идет конкуренция различных идеологий. В этой борьбе одна идеология пытается вытолкнуть другую, с целью занять ее место. «Мы приближаемся к такой ступени развития, когда уже никто не является солдатом, но все являются участниками боевых действий, – говорит один из руководителей Пентагона. – Задача теперь состоит не в уничтожении живой силы, но в подрыве целей, взглядов и мировоззрения населения, в разрушении социума»[5].

В информационных технологиях конечным звеном цепочки является человеческий разум. При этом в отношении армии противника ставится не просто задача разрушения информационных систем, а приведение ее к полной потере желания сражаться. Тем самым конфликт может быть разрешен не силовыми методами, а информационными. Новым объектом военного воздействия становится разум противника, а не просто его тело, как это было при предыдущих войнах.

Военные действия любого периода истории так или иначе сопровождались попытками информационно воздействовать на противника. Исследователи информационных войн часто приводят пример из древности, когда войска Чингисхана использовали самые разнообразные формы слухов, которые распространялись среди населения и войск противника, чтобы убедить их в многочисленности и непобедимости войск, своей свирепости и быстроте передвижения. Тем не менее, полномасштабные акции, в которых можно выявить первые элементы информационных войн, стали проводиться только в ХХ в.

Радиоинформация позволяет без затруднений пересекать любые границы, именно поэтому радиовещание было основным средством воздействия в период «холодной войны». Сейчас же возник новый канал коммуникации – Интернет, который активно используется в пропагандистских целях в вариантах военного чеченского конфликта.

Первая мировая война. Организованное информационное воздействие стало осуществляться во время Первой мировой войны, когда впервые в Великобритании, США, Франции, Италии на уровне правительств были организованы структуры по проведению психологических операций. Для периодаПервой мировой войны характерным было использование печатных средств массовой информации: памфлетов, листовок, газет. Массовая пропаганда приобрела широкий размах, например, в 1918 г., когда каждую неделю выпускалось более 2 тыс. воздушных шаров с 1000 листовок в каждом. Одновременно была развернута широкая сеть устных выступлений. Параллельно велась работа по такому каналу коммуникации, как кино. Первая мировая война также характеризуется «расцветом» пропаганды зверств со стороны противника, что позволило активизировать свою сторону на требуемые ответные действия.

Вторая мировая война. Пытаясь охватить как можно большую аудиторию, фашизм взял на вооружение такую новую коммуникативную технологию, как радио. Радио стало для Гитлера основным средством внешней пропаганды. Особенно мощную радиовойну он развернул в 1933 г. против Австрии, призывая сбросить существовавшее там правительство. Нацисты организовали для этих целей три радиостанции, имитирующие вещание с территории Великобритании. В радиосообщениях передавали имена солдат, попавших в плен, чтобы заинтересовать людей в слушании. Так, большой популярностью пользовалась передача «Письма, которые вы не получили», в которой приятный женский голос, называя реальные имена, читал отрывки из писем, найденных на телах немецких солдат, убитых в очередном сражении. В эту войну активно использовались плакаты с простыми иллюстрациями и слоганами. В то время это был основной вид коммуникации, в котором использовалась свастика. Сам символ был избран Гитлером из-за его простоты и эффективности. Геббельс призывал активно использовать отсылки на пафос и героизм. В 1928 г., например, нацисты распространили плакат с силуэтом солдата, павшего в Первую мировую со словами «национал-социалист, или наши жертвы не напрасны». Плакаты появлялись повсюду – на стенах зданий, в киосках, в окнах партийных учреждений и в окнах всех, кто симпатизировал Гитлеру. Темы были незамысловаты, однако они апеллировали к двум сильным эмоциям: ненависти и идеализации. Очень активно пропагандисты рейха боролись со слухами. Если союзники сбрасывали листовки, содержащие военные сводки, о которых молчали немцы, то немцы печатали несколько видов бюллетеней, помогавших бороться с этими слухами путем нейтрализации конкретных фактов. На этом этапе войны наиболее активной стала кампания «шепота», т.е. работа по распространению контрслуха с использованием устного канала. Агент в гражданской одежде или военном мундире громко беседовал с товарищем в людном месте, чтобы их могли послушать местные жители. Агент внедрял слух, содержание которого было разработано соответствующими органами. Правительство надеялось, что этот слух в конце концов подавит слух подрывного характера на эту же тему. Большой размах в эту войну приняло мифотворчество. Геббельс, которого назвали первым имиджмейкером, в числе своих заслуг считает создание мифа о Гитлере. Некоторые исследователи сегодня считают, что Вторую мировую войну в области информационного воздействия Гитлер как раз выиграл, проиграв ее на поле битвы. Японцы также организовали широкие кампании по информационно-психологическому воздействию. Пропагандистские сообщения печатались на листовках, с одной стороны которых размещались порнографические картинки. Это стимулировало солдат к тому, чтобы поднимать их и сохранять[6].

Один из эффективных методов – метод большой лжи, успешно применял Гитлер, который писал:

«Восприимчивость масс довольно ограничена, их понимание – незначительно, зато забывчивость чрезмерно велика... Только того, кто тысячекратно будет повторять ординарные понятия, масса пожелает запомнить. Если уж врать, так врать нагло: в большую ложь охотнее верят, чем в малую... Люди сами иногда врут в мелочах, однако большой лжи они стесняются. Следовательно, им и в голову не придет, что их так бессовестно обманывают... В случае любой неудачи следует незамедлительно искать врагов. Если их нет, надо придумать. Большая ложь дает выигрыш во времени, а потом о ней никто не вспомнит» (цит. по: Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Третья мировая (информационно-психологическая) война. М., 2000. С. 34.).

В основе другого метода, использованного гитлеровской пропагандой, лежит ограниченность восприятия людей. Человек не успевает перерабатывать массив данных, его оперативная память ограничена, избыточную информацию он воспринимает, как шум. Поэтому действительно важную роль играют простые формулировки, повторение, закрепление определенного набора положений. Достаточно эффективными оказываются периодические, сменяющие друг друга (хотя бы и пустые) кампании, занимающие внимание людей. Последовательность кампаний не оставляла времени для размышлений и оценок.

Третий метод, использованный Гитлером, основан на том, что в подсознании человека заложено определенное, коррелирующее поступки отдельных лиц, «стадное» чувство принадлежности к определенной общественной группе, которое стимулирует моду, синхронизацию поступков, подчинение лидерам. На его основе можно успешно пропагандировать расовую и религиозную исключительность, преимущества «образа жизни», выделенность «интеллектуалов» над серой массой нецивилизованных «совков» и т.п. Важно подчеркнуть, что действия гитлеровской пропаганды относились к нестационарным условиям, быстро меняющимся событиям. Именно тогда эффективны и ложь, и быстро сменяющие друг друга кампании[7].

Пропаганда союзников среди японских солдат в свою очередь широко использовала листовки, призывающие к дезертирству. Анализ пропаганды, нацеленной на стимулирование дезертирства, показал, что дезертировали в основном социально изолированные люди. Неэффективность этого рода информационного воздействия заставила союзников скорректировать свои сообщения. Акцент на индивидуальном спасении оказался неверным, и пропаганда была перестроена на коллективное спасение. Листовки теперь стимулировали среди солдат коллективное обсуждение проигрышного военного положения, нормальность почетной сдачи в плен. Изображения на листовках показывали, как сдавшиеся совместно трудятся и неплохо проводят время в плену[8].

Холодная война. Информационную войну этого периода сразу связывают с работой западных радиостанций, которые тщательно глушились в СССР, но все равно «накрывали» своим вещанием почти всю территорию страны. Исследователи считают, что существенную роль в информационной войне играли нетрадиционные носители информации. Основной составляющей стала пропаганда при помощи материального мира. Система пропаганды не была готова работать с таким срезом информационного воздействия. «Первым типом нового информационного влияния можно считать бытовые вещи, изготовленные на Западе, вещи лучшего качества. Вещи шли впереди, выполняя несвойственные им функции носителей информации. Опираясь на них, воображение рисовало уже совсем иной мир. Другим носителем информации также были вещи только на экране кино или телевидения – второстепенная информация, не связанная с сюжетом. Третьим носителем становились люди, побывавшие за границей. Обсуждение этих вопросов происходило не на официальном уровне, а на уровне личных контактов. А именно личностный уровень является наиболее благоприятным, поскольку мы получаем информацию от знакомого человека, которому доверяем. Так мы стали получать западные стандарты»[9].

Таким образом, основным информационным конфликтом этого периода можно считать несоответствие потоков. «Противник» побеждал использованием необычных информационных носителей, которые активно генерировали в воображении реципиента новый для него мир в чрезвычайно идеализированном виде.

Информационная война во Вьетнаме. Эта война стала для Америки первым примером «телевизионной войны» и первым проигрышем. Неуспех операций по информационному воздействию связывают с неуспехом на реальном поле боя. «Победы в информационном пространстве должны поддерживаться победами военными»[10].

Вьетнам считается классическим вариантом развития событий, когда население отвернулось от власти, не оказывая ей необходимой поддержки для проведения войны. Мы наблюдали это же в рамках российского варианта военных действий в первой чеченской войне. Основным каналом воздействия и в том, и в другом случае считается телевидение. Телевидение показывало то, что в обычной войне население не видит. Визуальная картинка боя, смерти, привнесенная в уют дома, имела совершенно непредсказуемые последствия. Население увидело то, что могут видеть только профессиональные военные.

Во многом психологические операции оказались неуспешными из-за того, что специалисты неточно учитывали менталитет и национальные особенности противника. Несмотря на неудачу, эта война дала несколько интересных примеров информационного воздействия. Три американских агентства занимались психологической войной во Вьетнаме. Использовались несколько типичных приемов: эксплуатация «страха смерти» – листовки показывали мертвых солдат-вьетнамцев, указывая на будущую смерть тех, кто будет продолжать войну, демонстрация трудности жизни в лагерях вьетнамских партизан, их желание увидеть родных, сомнение в победе коммунизма.

Информационная война в Персидском заливе. Термин «информационная война» оказался в фокусе внимания в связи с войной в Персидском заливе в 1991 г. Это был первый случай системного применения информационных технологий в военном конфликте. В этой войне для информационного воздействия было выбрано два типа целевой аудитории: иракские солдаты и американское общественное мнение. В первом случае активно использовались листовки (их было сброшено 29 миллионов) и радио, которое транслировало свидетельства сдавшихся солдат, перемежавшиеся молитвами из Корана и сообщениями о направленности бомбовых ударов на следующий день. В результате 75% сдавшихся подтвердили, что на них повлияли листовки и радио. Кроме того, были организованы активные кампании по дезинформации противника, направленные на скрытие истинного места расположения войск. Журналистам, освещающим вторжение с моря, было предоставлено больше свободы, а освещение высадки десанта в пустыне было заблокировано. В результате информационные потоки на одну из тем стали более интенсивными. В прессе постоянно появлялись сообщения об обязательной высадке морской пехоты, об учениях десантно-амфибийного соединения, о разминировании противодесантных заграждений, подавлении авиацией огневых точек на берегу. В итоге, Ирак стал готовиться именно к данному варианту вторжения. Эти мероприятия сопровождались физическими действиями по разрушению иракских информационных систем – радио, компьютерной связи, элементов инфраструктуры, транспортных коммуникаций и т.д.

Второй тип аудитории – американское общественное мнение – формировался с помощью телевидения: было установлено, что чем больше зритель смотрел ТВ, тем более уверенно он одобрял военные действия. Войну упаковали в мини-серии и стали показывать в прайм-тайм. Это была первая война, сопровождаемая прямой трансляцией с места событий на весь мир, первое грандиозное телешоу. Показателем эффективности информационных операций является тот факт, что Джорджа Буша в тот период поддерживало более 80% населения. В основе пропаганды войны в Заливе лежало изображение Ирака и его союзников как принципиально антидемократических государств. Психологическая война активно опиралась на использование метафор обеими сторонами. Буш объявил, что 3000 американцев в Кувейте являются «заложниками». Этот термин четко вызывает образы, связанные с терроризмом. Позиционирование иракцев как террористов было важным фактором объединения коалиции. Дополнительное сравнение Хуссейна с Гитлером дало четкий имидж, имевший сильный общественный резонанс. В свою очередь Ирак положил в основу своей пропаганды панарабское единство и желание вытеснить западное влияние из региона. По отношению к Кувейту были задействованы три направления пропаганды, оправдывающие военные действия Ирака. Это распространение мнения, что Кувейт забирал иракскую нефть, обманывая Ирак, что Кувейт исторически являлся частью Ирака и что война – это джихад против иностранных захватчиков, которые «пьют вино, едят свинину, используют проституцию»[11].

Информационная война в Югославии. Машина идеологической войны была запущена еще до начала военной операции НАТО. С одной стороны, начала формироваться установка на оправданность возможных решительных действий альянса во имя защиты прав человека, с другой, создавался образ фашистского агрессора в лице стран НАТО. СМИ, поддерживающие режим Милошевича, вели активную психологическую обработку югославского общества, именуя НАТО «варварами» и «агрессорами» и выставляя этнических албанцев «расой насильников», «обманщиков» и «недочеловеков». Западные СМИ тоже вносили свой вклад в то, чтобы создать из Милошевича демонический образ «врага номер один европейской демократии». НАТО предложили обществу хорошо продуманную пропагандистскую версию событий. Вторжение сил НАТО именовалось «гуманитарной акцией», общественное мнение активно убеждали в том, что военные действия направлены против одного человека и его военной инфраструктуры. Официальные лица настаивали на том, что «война ведется не с югославским народом». В очередной раз использовалась мифологема, что НАТО ведет «битву за западные ценности» и выполняет свою роль «защитника демократии».

Журналисты часто не имели возможности проверить официальную информацию НАТО, особенно ту, что касалась численности потерь людей и технических потерь. Жертвы среди мирных жителей проходили по разряду «грубых ошибок» и «побочного ущерба», под излюбленной формулой натовских информаторов: «отдельные, случайные и неизбежные потери среди мирного населения». Многое впоследствии не подтвердилось – например, сообщения о массовом дезертирстве из югославской армии. НАТО предъявляли факты зверств сербской армии и стремились показать колонны албанских беженцев из Косово.

В техническом плане война велась по разрушению сербской телекоммуникационной инфраструктуры. Усилия НАТО были больше нацелены не на компьютеры, подключенные к Web'у, а на радары, поскольку инфраструктура Интернета в Югославии развита слабо, и ее военные не использовали WEB для связи. Бомбовые удары наносились прежде всего по системам коммуникаций, телевизионным центрам и т.д.

Если действия вооруженных сил носили локальный характер, то информационная война с самого начала велась как мировая и тотальная, т.е. вовлекающая весь мир и каждого человека, слушающего или смотрящего новость. Иначе не могло быть при глобальном, всепроникающем характересовременных СМИ. Если быть вполне точным и учитывать цель – защиту «западных ценностей», а, по сути, их распространение с цивилизованного Запада на «земли варваров», то эту информационную войну следует именовать также «идеологической».

Использовались все те же приемы «давления на психику», призванные пробудить сочувствие к безвинно страдающим простым косовским албанцам и вызвать возмущение поведением власть предержащих, т.е. правительством Милошевича. Налицо была тенденция раскрутки спирали эмоций против «режима Милошевича»[12].

Информационная война на Ближнем Востоке. В этом противостоянии между сторонниками Палестинской автономии и сторонниками Израиля особенно интересно обратить внимание на масштабы, которые может принимать компьютерная война в Интернете. Пропалестински настроенные хакеры вторглись в информационные системы Израиля, повредили многие из жизненно важных ресурсов. В списке сейчас присутствуют свыше 40 израильских сайтов, которые были взломаны, выведены из строя или «изуродованы». Мощные удары были нанесены по серверам основных провайдеров. С начала информационной войны перебои со связью стали в Израиле достаточно обыденным явлением. Взлом сайтов и с той, и с другой стороны является уже почти нормой, теперь каждый из сторон грозит полностью вывести из строя инфраструктуры сегмента Интернета противника. Завершающий этап этой кампании предполагает массированную атаку на коммерческие сайты, что должно принести электронной коммерции страны миллионные убытки.

Информационная война в Чечне. Конфликт в Чечне получил название «первой российской телевизионной войны»[13]. Первая кампания, как признают все исследователи, была проиграна Россией прежде всего в информационном плане. В качестве причин неуспеха приводят следующие. Во-первых, не работало оцепление, через него журналисты проходили к террористам, которые позировали и давали пространные интервью. Во-вторых, не был выделен представитель штаба для контактов с общественностью и СМИ: «Присутствие в зоне конфликта сразу нескольких высокопоставленных лиц противоречит принципам организации управления кризисной ситуацией»[14].

В этом конфликте масс-медиа не были на стороне государства, СМИ освещали конфликт сочувственно по отношению к боевикам. Подобная многозначность не может приносить успеха при воздействии на массовое сознание, когда требуется преобладание одной точки зрения, а не возможность выбора из нескольких. Удар по зрителю нанесли реальные картины военных действий, которые до этого были доступны только для военного человека. Кроме того, есть мнение, что информационная кампания, направленная на создание негативного отношения к войне, спонсировалась заинтересованными лицами из Чечни и стран дальнего зарубежья. Покупались пи-ар компании в прессе, направленные на дискредитацию армии, политиков, поддерживающих операции федеральных войск в Чечне, сориентированные на развитие пацифистских идей и трансляцию в общественное сознание различных панических настроений. Это выражалось в том, что российские СМИ «усиленно оплакивали судьбы беженцев из Чечни, десятками штамповались репортажи о «бедных солдатиках», «несчастных срочниках, которых подставили мерзавцы-командиры» и одновременно о «зверях-контрактниках», уничтожающих мирное население». Старательно формировались образы «генералов-идиотов». Российских слушателей, зрителей и читателей убеждали в том, что «бюджет не выдержит военных расходов». Кроме того, прочеченские агитаторы-пропагандисты доказывали, что сопротивление бандитам и налетчикам – занятие не для порядочных людей и, тем более, не для настоящих христиан. Присутствовало в СМИ и мнение, что «возмущенное зверствами российских войск» мировое сообщество ни за что нас не признает за цивилизованную страну и опять не даст кредитов»[15].

Во время второй военной кампании в Чечне правительство кардинально изменило свою информационную политику, взяв под жесткий контроль внутригосударственное циркулирование информации о конфликте. Секретарь Совета безопасности РФ Сергей Иванов призывал СМИ последовательно вести информационную войну против чеченских террористов. «Если СМИ не доверяют официальным источникам, могут использовать чеченских информаторов, то главное – не пускать их в прямой эфир. Пять лет назад мы проиграли в этом, сейчас нельзя наступать на те же грабли. Ведь и международное право, и мировой опыт на нашей стороне. Член Ирландской республиканской армии ни под каким видом не получит эфир в Великобритании. Так предписывает закон: террорист не должен использовать СМИ в своих целях. А у нас что получается? Бандиты дают интервью, выходят в прямой эфир»[16].

Тем временем линия фронта продолжает пролегать в новом месте. Западные телекомпании периодически показывают кадры военных преступлений федеральных войск в Чечне. Эти акции считаются проявлениями информационной войны между Западом и Россией. «Крайне тенденциозной, а часто ложной и откровенно антирусской была осенью и зимой 1999/2000 г. та информация о войне в Чечне, которая публиковалась на страницах большинства западных газет и журналов. Очень редко публиковались сообщения официальных российских военных источников или даже не особенно объективных российских газет. Преимущество отдается до сих пор сообщениям из чеченских источников. В большинстве случаев эти сообщения являли собой дезинформацию, которую нет смысла опровергать»[17].

Тем не менее, в этот раз Россия одержала безусловную победу в информационной войне, результатом которой стало то, что, по данным социологических опросов, среди россиян растет количество сторонников ввода федеральных войск в Чечню, а также тех, кто считает Чечню частью России. Несмотря на значительные людские потери со стороны военнослужащих и мирного населения, на возникновение сложной гуманитарной ситуации и постоянного давления (порой предвзятого и субъективного по своей сути) со стороны Запада, это существенным образом не сказывается на общественном мнении россиян в понимании ими предпринимаемых действий.

К числу нового инструментария Чечни-2 следует отнести четкий вербальный отбор слов для описания ситуации. Таким новым словом стала зачистка. Весьма симптоматично его комментирует журнал «Итоги»: «Когда мы говорим очистить, уместно спросить себя: от чего? А слово зачистить даже грамматически устроено так, что такого вопроса не предполагает. Зачистить – и все тут. Поэтому человек, слыша в «Новостях» по сто раз на дню, что что-то там опять зачистили, и имея полное ощущение, что он в курсе событий, может в сущности весьма туманно представлять себе, что именно происходит». Петр Вайльперечисляет также другие замены: «Это не война, а антитеррористическая операция», «Идет освобождение территорий», «Федеральные войска заняли, федералы продвинулись». Сюда же можно добавить пример с употреблением/неупотреблением слова «граница» по отношению к Чечне. Поскольку пересечение границы предполагает акт агрессии, это слово быстро исчезло из лексикона.

Чечня-2 показала возможности контроля масс-медийного пространства по следующим параметрам:

· контроль вербальных обозначений, еще одним примером чего служат «ковровые/точечные бомбометания», которые, как и «зачистка», убирают из поля сознания смертоносный характер;

· контроль визуальной картинки, в соответствии с которым на телеэкране отсутствует изображение раненых, потери техники со стороны федеральных войск;

· контроль единства интерпретации, в данном случае было отдельное указание министерства Лесина, запретившего показ на телеэкране интервью со стороны боевиков[18].

Соответственно, для западной аудитории активно порождалась идеология антитеррористической операции, что удачно вписывается в модель мира западного человека.

Первый этап данной войны еще не характеризовался подобной четкостью. На экране промелькнули интервью Хаттаба и других боевиков. Возникли трения с некоторыми субъектами Федерации по поводу отправки в Чечню новобранцев. Все это было исправлено. Картинка войны стала такой, какая требуется для военных. К числу методов, в том числе и психологического воздействия, следует причислить и акцент на непризнании Масхадова в качестве законного президента, разного рода «заигрывание» с оппозицией ему. Дестабилизация лидера достаточно часто используется в подобных ситуациях.

Информационную войну в гуманитарной сфере прежде всего связывают с психологической войной и пропагандой. Если военные действия в технической сфере направлены на физическое разрушение противника и имеют больше общего с силовым решением конфликта, то гуманитарные формы ставят целью изменить структуру мышления противника, ход его рассуждений и процесс принятия решений. В результате противник, подвергшийся информационно-психологическому воздействию, должен изменить поведение в соответствии с интересами инициировавшего войну. В большинстве случаев объект информационной атаки не догадывается, что он подвергался воздействию, ему кажется, что все решения он принимал самостоятельно и добровольно. В этом контексте становится понятной значимость СМИ, непосредственно через которые происходит формирование общественного мнения, осуществляется влияние на процесс принятия политических решений в стране. Журналистов используют в целях, которые требуются на данный момент. Таким образом, СМИ не столько объективно информируют общество о реальности, сколько интерпретируют ее в интересах организовавшего войну. В современном мире благодаря открытости обществ и последних информационных технологий были созданы благоприятные условия для широкого распространения информационных войн. Теперь информационно-психологическое воздействие является естественным компонентом любого политического конфликта как в международной, так и во внутренней политике. Информационные войны имеют много общего с коммерческой рекламой и пи-ар. Все эти операции используют в своей работе понятие «коммуникативной модели общества» и имеют схожие методы воздействия. Общность методов приводит к отличиям только в более серьезной технической подготовке, более существенной исследовательской базе по изучению целевой аудитории, масштабности и агрессивности. Для удобства дальнейшего изучения в данной работе предлагается использовать поддерживаемое некоторыми теоретиками разграничение понятия «информационная война» на психологическую войну, которая ведется против внешнего врага, и пропаганду – воздействие, осуществляемое на собственное население. «Аудитория, на которую направлены психологические операции, как правило, чужая, пропаганда направлена на свою аудиторию. Пропаганда более долговременна, поэтому может уделять больше внимания контексту, чем тексту, имеет множество целей. Психологические операции более кратковременны и ограничены в целях. Пропаганда нуждается во множестве текстов, для нужного результата в психологической операции достаточно одного»[19].

Особенности информационного пространства противника диктуют выбор методов ведения информационной войны. Эти методы при разных целях являются общими для психологических войн, пропаганды и избирательных технологий. В своей основе они имеют принципы, разработанные коммерческой рекламой. Использование этих методов предполагает прямое манипулирование СМИ и журналистами в своих интересах. Это может происходить напрямую, когда зависимые СМИ транслируют точку зрения хозяина и ведут информационную войну в его интересах. С другой стороны, это может быть скрытое манипулирование масс-медиа. В этом случае организатор информационной войны должен обладать мощными интеллектуальными ресурсами, чтобы переигрывать прессу на ее же поле. Речь может идти о формировании так называемой повестки дня, т.е. событиях, которые попадают каждый день в поле зрения масс-медиа. Можно поворачивать ситуацию таким образом, что внимание СМИ будет привлечено к определенным событиям. Событие становится событием только тогда, когда попадает на экраны телевизоров. Происходит резкое ограничение возможных тем для обсуждения. СМИ навязывают аудитории не только темы, но и свои интерпретации событий.

Профессиональное построение информационной кампании подразумевает искусственное создание «псевдособытий», разного рода информационных поводов, с помощью которых инициаторы войны привлекают журналистов к освещению интересующих их тем.

Высокий профессионализм проявляется в создании самотранслируемых тем, которые, тем не менее, отвечают пропагандистским интересам. Определенный материал подается в такой форме, чтобы представлять интерес для СМИ. В конечном итоге это приводит к распространению публикаций, обсуждению темы даже среди тех СМИ, которые не относятся к данному пропагандистскому центру. В случае с зависимыми масс-медиа, можно привести пример использования методов по изменению масштабов события, когда оно в процессе информирования о нем меняет свой статус. Ситуация реально является многосторонней, поэтому для ее описания могут избираться те или иные ее аспекты. Плохие новости придерживаются, а акцент делается на успехах. Получается, что СМИ выполняют роль привратников, решающих, какое сообщение пустить, а какое нет.

Другая категория методов связана с мифологизацией, которая сопутствует любому конфликту. В большинстве случаев она связана с широким применением метафор, проведением выгодных ассоциаций. Основой ориентации человека служит складывающаяся в мозгу определенная «картина мира». У человека и общества с помощью внешних воздействий можно менять структуру мировоззрения («картину мира»). Это осуществляется внедрением в сознание политических мифов, позволяющих заменить целостное мировоззрение фрагментарным. Крупнейший вклад в исследование мифов XX в. внес немецкий философ Эрнст Кассирер. Его исследование, написанное более полувека назад, было связано с ситуацией в гитлеровской Германии. Но кажется, что оно написано совсем недавно и описывает нашу действительность. Приведем общую характеристику мифов XX в., данную Кассирером:

«Методы подавления и принуждения всегда использовались в политической жизни. Но в большинстве случаев эти методы ориентировались на “материальные” результаты. Даже наиболее суровые деспотические режимы удовлетворялись лишь навязыванием человеку определенных правил действия. Они не интересовались чувствами и мыслями людей. Конечно, в крупных религиозных столкновениях наибольшие усилия предпринимались для управления не только действиями, но и сознанием людей. Но эти усилия оказывались тщетными – они лишь укрепляли чувство религиозной независимости. Современные политические мифы действуют совсем по-другому. Они не начинают с того, что санкционируют или запрещают какие-то действия. Они сначала изменяют людей, чтобы потом иметь возможность регулировать и контролировать их деяния…

Наши современные политики прекрасно знают, что большими массами людей гораздо легче управлять силой воображения, нежели грубой физической силой. И они мастерски используют это знание. Политик стал чем-то вроде публичного предсказателя будущего. Пророчество стало неотъемлемым элементом в новой технике социального управления. Даются самые невероятные и несбыточные обещания; “золотой век” предсказывается вновь и вновь.

Философия бессильна разрушить политические мифы. Миф сам по себе неуязвим. Он нечувствителен к рациональным аргументам, его нельзя отрицать с помощью силлогизмов. Но философия может оказать нам другую важную услугу. Она может помочь нам понять противника. Чтобы победить врага, мы должны знать его. В этом заключается один из принципов правильной стратегии. Понять миф – означает понять не только его слабости и уязвимые места, но и осознать его силу. Нам всем было свойственно недооценивать ее. Когда мы впервые услышали о политических мифах, то нашли их столь абсурдными и нелепыми, столь фантастическими и смехотворными, что не могли принять их всерьез. Теперь нам всем стало ясно, что это было величайшим заблуждением. Мы не имеем права повторять такую ошибку дважды. Необходимо тщательно изучать происхождение, структуру, технику и методы политических мифов. Мы обязаны видеть лицо противника, чтобы знать, как победить его» (цит. по: Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Третья мировая (информационно-психологическая) война. М., 2000. С. 37–38.).

В настоящее время по сравнению с тем, что было 50 лет назад во времена Кассирера, благодаря СМИ процесс создания мифов резко ускорился. Теперь миф – это один из центральных пунктов психологической войны. «Картина мира», т.е. то, с чем человек сравнивает реальность, из целостной и взаимосогласованной становится фрагментарной, мозаичной, состоящей из набора мифов. Эти мифы дают ложную искаженную картину мира и заставляют людей действовать против своих интересов.

Специальная информационно-аналитическая комиссия при правительстве России в 1995 г. провела работу по созданию антимифа относительно чеченского кризиса, который можно было бы противопоставить западной версии. Было отмечено, что у руководителей западных стран сложился мифологический комплекс представлений о действиях России в Чечне. Предлагалось следующее: «Более правильным было бы развитие представлений о ситуации в Чечне как типовом региональном конфликте в пограничной зоне взаимодействия западной (христианской) и восточной (мусульманской) цивилизации, еще точнее, как о типовом в общемировых координатах сепаратистском мятеже, опыт подавления которых имеет любая демократическая страна»[20]. Реинтерпретация подключается к хорошо известной на Западе парадигме Хантингтон, где будущие войны трактуются как войны цивилизаций.Если в парадигме «демократия – авторитаризм», растиражированной западными СМИ, западный человек выбирает демократию, то в парадигме «христиано-мусульманский конфликт» он естественным образом выбирает сторону христиан, т.е. России.

Чтобы оправдать введение войск во время войны в Персидском заливе, американцы применили отсылки на уже имеющиеся в общественном сознании мифологические представления. Если в случае войны с японцами противника легко можно было обозначить, как «желтый дьявол», то в случае этой войны не было возможности задать подобное расовое отличие – и с той, и с другой стороны были представители арабской национальности. Поэтому для обозначения Кувейта и Саудовской Аравии был придуман термин «страны потенциальной демократии». Это позволило задействовать мифологию, в соответствии с которой США выступают как защитники демократии во всем мире.

В рамках этого метода во время конфликта происходит героизация своей стороны и демонизация стороны противника. Героизация обеспечивается за счет демонстрации отсутствия своих убитых и раненых, помощи гражданским лицам, героических действий своих солдат. Демонизация обеспечивается за счет создания негативного имиджа лидера противника (наркоман, коррупционер, сумасшедший), наличия убитых и раненых, демонстрации зверств по отношению к мирному населению, разлада и дезертирства в чужой армии.

«Упаковка» сообщения происходит при помощи метафор, визуальных имиджей, отсылок на мораль, таким образом, задается отношение к сообщению. Если мы возьмем интерпретацию событий в Чечне российскими масс-медиа, то сразу вспоминаются словосочетания «бандформирования», «чеченская мафия», «лица кавказской национальности», которые дали возможность представлять эту ситуацию как однозначно связанную с нарушением нормы. Появилось упоминание о войне России на Кавказе в XIX в. как доказательство невозможности реальной победы в такой войне, также примером исторического опыта всплыл и Афганистан. Визуальные имиджи дополняли эту картину тем, что показывали российских солдат всегда в каком-то странном виде: вне формы, это всегда почти дети, которые непонятно зачем заброшены на произвол судьбы. С другой стороны, этому представлению противопоставлялся образ противника, с которым наша армия вряд ли могла бы конкурировать.

Иметь поддержку общественного мнения для правительства во время любого конфликта, пожалуй, важнее, чем реальные победы на поле боя. Противник обладает достаточными средствами для того, чтобы дестабилизировать обстановку. Насаждение происламских идей, спланированные акты гражданского неповиновения могут привести к перелому в общественном мнении, а в итоге, все это может привести к массовым беспорядкам и потере властью доверия и влияния. Всего этого противник вполне может добиться, используя как основное оружие методы информационно-психологического воздействия. Поэтому правительство вынуждено организовывать эффективную контрпропаганду.

С одной стороны, СМИ, публикуя информацию о высоком моральном духе солдат, сплоченности союзников, высокой боеготовности армии, воздействуют на общественное мнение, чтобы подавить страх и панику, повысить уровень доверия к правительству. С другой стороны, это необходимо и для того, чтобы воздействовать на противника, который так или иначе тоже получает эту информацию. Предполагается, что она способствует понижению его боевого духа, уменьшает желание сражаться, вызывает неуверенность в своих силах и целесообразности своих действий. По существу военная сила может не соответствовать распространенной точке зрения о ней, но если противник принимает ее на веру и отказывается сражаться, то война оказывается выигранной информационно, а не традиционным путем, когда побеждает физически более сильный противник.

ПУБЛИКАЦИИ О ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЕ В СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ

«Восстановление конституционного порядка в Чечне» глубоко задело российское общество, сформировало у значительной его части резко негативное отношение к конкретным решениям власти. Все это стало поводом для самых разных по характеру попыток разобраться в роли участия в событиях – и их оценке общественным мнением – российских СМИ.

Чеченский кризис расколол СМИ. На одном берегу оказались те, кто поддерживает позицию власти, на другом – те, кто против нее возражает.

В настоящий момент информация из Чечни становится все более скудной и односторонней. Из противоречивых сообщений военных и других официальных лиц невозможно понять, что же там происходит: одержана победа над основными силами противника и осталось подавить лишь мелкие очаги сопротивления, или ситуация серьезна и угрожающа? За плотной информационной завесой и повседневная жизнь Чечни. Редкие сведения независимых наблюдателей рисуют картину чудовищного произвола на территории республики, фактически выведенной из-под действия каких бы то ни было законов. Наблюдатели-правозащитники, для которых объективность и беспристрастность – основополагающие принципы, фиксируют нарушения прав человека обеими противоборствующими сторонами, давая им соответствующую оценку.

С начала боевых действий в Чечне к правозащитным организациям поступают многочисленные жалобы местных жителей о грабежах, которые осуществляют военнослужащие. Об этом есть и публикации в СМИ. Фактически грабежи стали обычной повседневной практикой. Однако органы военной прокуратуры РФ упорно продолжают утверждать, что жалобы и сведения о грабежах со стороны военнослужащих бездоказательны.

На военные действия в Чечне, которые по всем критериям следует квалифицировать как вооруженный конфликт немеждународного характера, распространяются действия норм гуманитарного права, касающиеся внутренних вооруженных конфликтов.

Как заявил Правозащитный центр «Мемориал», грубейшие нарушения прав человека и норм гуманитарного права совершают обе стороны конфликта. Но действия федеральных сил – это действия законной федеральной власти Российской Федерации, которая, подписав целый ряд международных правовых документов, взяла на себя обязательства соблюдать права человека. Именно это обстоятельство придает нарушениям прав человека со стороны федеральных сил РФ особую тяжесть[21].

С самого начала боевых действий на Северном Кавказе встал вопрос об их правовом статусе. Как известно, первая военная кампания в Чечне (1994–1996 гг.) не получила четкой правовой характеристики: она определялась с помощью таких эвфемизмов, как «восстановление конституционного порядка» или «разрешение конституционного кризиса».

Такая же правовая неопределенность имеет место и по отношению к проводимой в настоящее время военной акции. Для ее оправдания официальные органы чаще всего ссылаются на необходимость борьбы с терроризмом и именуют ее «антитеррористической операцией»; иногда говорят, что она является ответом на агрессию со стороны бандитских формирований или просто «чеченцев». Но это – декларативные заявления, а не правовое обоснование.

СМИ же стоят на разных позициях: патриотизма или пацифизма. Инструктивное письмо «О порядке освещения в СМИ событий вокруг чеченского конфликта и его информационное обеспечение» опирается на старые и действующие мифологемы, показывающие чересчур грубый патриотизм. Например:

«Показывать, что у российской державности в лице нелояльных чеченцев имеется неисправимый враг, выпестованный и поддерживаемый из-за рубежа и фашиствующими элементами из стран СНГ».

«Избирать уничижительную форму изложения при описании руководителей противника, выявляя всю их примитивность, озлобленность, жестокость и звериную сущность».

«Создавать информационные массивы, отмечающие мощь и дух российской армии, силу русского оружия. Раскрывать меркантильный интерес чеченских боевиков-бандитов и присущий им страх»[22].

Профессиональный язык военных, претендующих на право толковать войну, нацелен на то, чтобы скрыть самый большой секрет войны: смерть. «Потери» – это то, что можно найти. «Зачищать» – делать чистым. «Живая сила» – это не люди. А «нелюди» – это та сторона. Они же отщепенцы, бандиты, отморозки, т.е. изгои, на которых никакие законы не распространяются, с которыми переговоры невозможны по определению, «не с кем там вести переговоры».

Набор «медиологем» войны оказался крайне скуден. При попытке составить такой словник сталкиваешься с тем, что он «исчерпывается тремя разделами: разделение на «добрых» (наших) и «злых» (ненаших); весьма неизощренные подмены всех слов, обозначающих смерть и физическое страдание; попытки прикрыть убийство людей правовой терминологией, подменить его восстановлением справедливости, в варварском понимании – местью»[23].

Как-то по-своему осмыслив уроки первой чеченской войны, власть пытается внедрить в сознание людей представление, а точнее – идеологическое клише: журналист – прежде всего гражданин своей страны. И вот уже введено понятие: журналист не своей профессией занимается, а «участвует в информационной войне». Иначе говоря, власть приучает журналистов к представлению о том, что надо быть прежде всего защитником своей страны.

В начале 90-х гг. пресса воспринимала себя как «четвертую власть», т.е. как самостоятельный общественный институт. Это означало, что главные редакторы и журналисты чувствовали свою ответственность перед обществом и полагали, что пресса может и должна критиковать власть тогда, когда она допускает ошибки. С точки зрения прессы и той «демократической» печати, которая ранее, до данного локального конфликта, поддерживала президента, не говоря уже об оппозиционной печати, война в Чечне была «совершенно бездарной и бессмысленной авантюрой. Войны вообще редко бывают разумными. В чеченской войне толка было столько же, сколько в операции «Лиса в пустыне», а жертв значительно больше. Кроме того, следует помнить, что именно чеченская война дала козыри в руки сторонников расширения НАТО»[24].

Сейчас ситуация меняется. У солдат, в отличие от первых дней, когда не было понятия, почему, в кого нужно стрелять, зачем нужно стрелять, что это за война, появляется мотивация для ожесточенных военных действий: отомстить за товарищей, которые легли рядом, уничтожить ненавистных чеченцев. Аркадий Удальцов, главный редактор еженедельника «Литературная газета» по этому поводу сказал: «И прессе тут надо бы тонко поработать, потому что такая мотивация может действительно армию повернуть в античеченское русло, против нации как таковой… Пресса должна много еще сделать для того, чтобы вобществе наконец окончательно созрела мысль, что переход армии на профессиональные рельсы, как бы дороги они ни были, – это единственно правильный путь»[25].

Сегодня в вину многим журналистам ставится следующее: якобы война освещается с позиции чеченской стороны. Журналист должен быть объективен, он должен и у «врага» работать, если такой враг описуем в соответствующих рамках. Он же должен работать и у «своих», если под «своими» подразумевают российские войска. Как отметил Павел Гусев, «но если там не дают работать, а у чеченцев работать дают и, наоборот, способствуют этому, то здесь возникает вопрос: кто виноват в том, что российские журналисты не могут давать, по мнению властей, более объективную и более убедительную информацию со стороны российских войск»[26].

Война в Чечне не закончена, а может, это и не единственная война, на которой придется работать журналистам. Сегодня те условия, при которых им приходится работать, способствуют тому, чтобы общество не осуществляло своего законного права на получение информации. В перспективе надо создать такой механизм, с помощью которого интересы общества и журналистов будут информационно защищены.

Главным для всех журналистов стало «неприятие войны как средства решения политических проблем»[27]. О неготовности прессы можно говорить в той степени, в какой не было готово общественное мнение к этой ситуации. «Общественное мнение пережило шок, и пресса отразила этот шок»[28]. Существует множество вопросов, на которые можно ответить, используя профессиональные нормы. Например, какой уровень насилия показывать на телеэкране? Как показывать жертвы конфликта? Как показывать трупы? С одной стороны, этого нельзя не демонстрировать, особенно когда это превращается в чудовищную проблему, с другой стороны, это ведет к некоторому «одеревенению» аудитории, когда публика становится настолько бесчувственной, что каждую новую долю насилия она воспринимает все спокойнее. Это, кстати, тяжелая проблема, и на сегодняшний день она не до конца разрешена.

К тому же, некоторые СМИ преподносят дело таким образом, что в Чечне полным ходом идет восстановление. «Все это миф, который раздувается с целью создать ожесточение по отношению к чеченцам, чеченскому образу внутреннего врага, который сейчас успешно создается в средствах массовой информации России, ожесточение, неприятие чеченцев, чеченского народа»[29]. В сознание россиян внедряется мысль, что разрыв России и Чечни неизбежен.

Многие общественные организации, как, например, общество «Мемориал», Комитет солдатских матерей, Фонд «Гласность», общество «Международное ненасилие» и другие, подписали обращение к мировой общественности, в котором выражали свое негативное отношение к военным действиям в Чечне.«Действия российских войск в Чечне превратились к настоящему моменту в бессмысленное и жестокое кровопролитие, равного которому еще не знала новейшая история нашей страны. Нет нужды излагать подробности – они широко освещаются средствами массовой информации во всем мире… Варварское насилие сопровождается массированной дезинформацией, грубой и откровенной ложью о событиях в Чечне, исходящей от высших должностных лиц государства…»[30].

«Российская газета», например, еще во время первой чеченской войны заявила о своей позиции и опубликовала открытое письмо коллектива редакции. Приведем выдержки из этого документа: «Да, мы скорбим, как и все нормальные люди, скорбим по погибшим на Северном Кавказе. И слезы матерей разрывают наши сердца. Газета не раз выступала и выступает с резкой критикой того, как была организована операция. Но мы не можем печатать так называемых правозащитников, которые призывают военных к дезертирству, призывают русских собирать деньги на оружие для чеченских боевиков, которые зовут натовские самолеты бомбить Москву. Считаем подобную защиту человеческих прав изуверством и патологией… А мы живем в России и умрем на Родине. Нам бежать некуда. Мы любим нашу Родину и не будем ее продавать… И, защищая все, что нам дорого, мы печатаем правду о сотнях тысяч изгнанных из Чечни россиян, о леденящих душу фактах изуверства, когда бандиты кастрируют раненых, насилуют детей. И это факты не только сегодняшнего дня, это – три года ужасов»[31]. Таким образом, «Российская газета» заявила, что она за права «человека», а не «бандита», считая неуместным, что большинство газет, теле- и радиоканалов «почему-то на стороне боевиков».

Чеченский кризис в очередной раз продемонстрировал российской общественности, что «четвертая власть» в нашей стране куда сильнее и даже могущественнее исполнительной, законодательной и судебной властей. Именно она вместо «объективного отражения общественного мнения взялась за решительное и массированное его формирование и в очередной раз доказала, что телевидение, радио и пресса – это самостоятельная политическая сила, диктующая стране не только концепцию государственного строительства, но и формы, методы его осуществления»[32].

Реакция населения на чеченский конфликт, особенности его отражения в средствах массовой информации стали предметом исследования, проведенного в 1995 г. Всероссийским институтом печати и массовой информации. Социологические исследования свидетельствовали о «провале информационно-пропагандистского освещения чеченских событий»[33]. Выделяется две причины этого провала. Во-первых, очевидное падение интереса населения к политическим проблемам вообще (57% москвичей ответили, что не следят вовсе или следят не очень внимательно за событиями в Чечне). Во-вторых, в СМИ не появилось заблаговременно аналитических материалов, раскрывающих сложную ситуацию в Чечне и необходимость разрешения возникшего конфликта. Следовательно, общественное мнение не было готово к такому повороту дела. Начало военной акции стало полной неожиданностью для большинства россиян.

Сергей Кара-Мурза провел анализ западной прессы на предмет того, что она пишет о Чечне, и сделал такие выводы: «Судя по масштабу всей кампании прессы, война в Чечне занимает в глобальной политике гораздо более важное место, чем мы думаем у себя дома. Видно, ее предполагают превратить в добивающий Россию удар… Чечне с первых же чисел декабря отводят по целой странице в ведущих газетах – вещь небывалая. Важный факт: демпресса и ТВ в Москве умалчивают о той роли, какую придает Чечне западная пропаганда»[34]. Согласно утверждению публициста Кара-Мурзы, вся западная пресса безоговорочно занимает сторону Дудаева, газеты представляют Чечню ареной войны христиан против мусульман и к тому же, идеализируя Дудаева, пресса фальсифицирует факты. Говорится: «Дудаев победил на выборах 27 октября 1991 г., получив 90,1% голосов… но Москва не признала первых демократических выборов в Чечне»[35].

Война на Западе представляется этнической – русские против чеченцев, и имперской – огромная Россия против маленького народа горцев. Ни слова нетни о национальном составе Чечни, ни о способе сосуществования народов на Кавказе. Кара-Мурза сделал вывод, что чеченская трагедия России, согласно западной прессе, – «хорошо разыгранный спектакль. Актеры – Ельцин и Дудаев, Шахрай и Ковалевы, Клинтон и Ле Карре – вроде бы не связаны друг с другом, каждый играет свою роль. Но следуют одной невидимой нам дирижерской палочке»[36].

Чеченский конфликт внес существенные изменения в противостояние СМИ. Демократические издания, забыв о своих недавних противниках – газетах «Завтра», «Советская Россия», нашли новый объект для массированного «обстрела» – правительственную «Российскую газету», о позиции которой мы уже говорили. Она в отличие от других изданий, включая и патриотические, и коммунистические, поддержала действия президента и федеральных войск, направленные на разгром дудаевских боевиков. «Московский комсомолец» заявил, что вся нация безоговорочно осудила «чеченскую авантюру», одна лишь «Российская газета» противостоит всей нации. А.Н. Яковлев в интервью «Радио Свобода» «квалифицировал «Российскую газету» как профашистское издание и самую лживую газету в стране» (цит. по: Грабельников А.А. Русская журналистика на рубеже тысячелетий. Итоги и перспективы: Монография. М., 2000. С. 164.).

Часть публикаций отечественных СМИ носила раньше откровенно провокационный характер. Например, журналист мог популярно объяснить призывникам, как уклониться от воинской службы с минимальной ответственностью за содеянное. Также можно вспомнить телерепортажи НТВ о том, как хорошо российским солдатам в плену у дудаевских боевиков: их здесь не бьют, кормят горячей пищей, разрешают писать письма матерям, чтобы те приехали и забрали домой своих сыновей[37].

Когда же центральная власть в лице Президента РФ решила в конце концов приостановить распад страны и направила в «независимую» Чечню войска, верные до этой поры демократические СМИ вдруг в одночасье стали оппозиционными. Они решились на такие действия, на какие не пошли бы самые «одиозные с точки зрения официальных властей оппозиционные коммунистические и патриотические издания»[38]. Телевидение – НТВ, РТР увеличили показ количества митингов в поддержку Чечни, даже если их участники составляли несколько десятков человек. Выступление на одном из митингов В.Новодворской, которая призывала москвичей собирать деньги на вооружение чеченских ополченцев и которая утверждала, что дезертирство – святой долг каждого уважающего себя гражданина России, информационная программа на канале «2х2» показывала каждый час в течение всего дня[39].

Корреспондент «Российской газеты», комментируя эти передачи, не мог скрыть своего возмущения: «Говорить что угодно и где угодно – личное дело и право любого гражданина России. В том числе и госпожи Новодворской. Она уже немало повеселила соотечественников в последние годы. Но выбирать в качестве информации призывы к дезертирству из Российской армии и сбору средств на вооружение боевиков, а затем многократно тиражировать эти призывы по всем телевизионным каналам – это уже, на мой взгляд, преступление, которое называется изменой Родине» (цит. по: Грабельников А.А. Русская журналистика на рубеже тысячелетий. Итоги и перспективы: Монография. М., 2000. С. 176.). Как пишет А. Грабельников, журналист «Российской газеты» не знает, что такое перепрограммирование, что означает заставить информационную систему-жертву (в данном случае – телевизионную аудиторию) «смотреть на мир чужими глазами», глазами информационной системы-агрессора, стать похожей на нее. Это хорошо видно на примере освещения военного конфликта в Чечне: в среднем чеченская тематика занимала в программах НТВ от 10 до 18 мин. в одном информационном выпуске (в «Вестях» – 3–7 мин.). Анализ публикаций «Московского комсомольца» и «Известий» показал, что лишь в одном из четырех материалов упоминалась или раскрывалась точка зрения федерального командования на происходящие события. Остальные материалы носили прочеченский характер, героизируя боевиков, преувеличивая их возможности. Опросы общественного мнения, проводимые НТВ, возможно, с целью проверки эффективности данного способа перепрограммирования, подтверждали, что для среднестатистического гражданина, регулярно смотрящего телевизор, отношение к собственной армии изменяется в худшую сторону, а цели боевиков становятся «ближе и понятнее»[40].

Известный политолог Алексей Кива, всегда защищавший действия российской демократической интеллигенции, вынужден был признать, что она в значительной своей массе изменяет своему прямому долгу говорить народу правду, стоять на страже закона, порядка, прав и свобод граждан. «Как бы ради того, чтобы насолить Правительству РФ, она берет сторону Дудаева, искажает саму суть чеченской проблемы, совершает грубые подмены. Интересы группировки Дудаева выдаются за интересы чеченского народа»[41].

Вместо поддержки и защиты собственной армии шла постоянная ее дискредитация. СМИ старались целенаправленно разрушать веками сложившееся доброе отношение русского человека к русскому ратнику, солдату, офицеру. Все репортажи были наполнены трупами российских бойцов, разбитой техникой, но почти не было потерь со стороны дудаевских боевиков. Те немногие издания, которые поддерживали действия правительства, подвергались вдемократических СМИ травле и осмеянию. В их числе «Российская газета», которую критиковали за то, что она печатает материалы, выдержанные в официальном русле. В ответ на критику «Российская газета» опубликовала открытое письмо коллектива редакции, выдержки из которого мы уже приводили.

В заявлении руководителей демократических СМИ («Московский комсомолец», «Новая газета», «Общая газета» и др.) говорится: «Мы прекрасно понимаем, что не дело средств массовой информации организовывать акции гражданского протеста. Но все обычные способы вразумления власти, которыми располагали СМИ, уже использованы. О варварстве и бесперспективности этой войны сказано и написано все, что можно, а конвейер человекоубийстваработает как ни в чем не бывало»[42].

Итак, мы пришли к выводу, что существовали различные точки зрения на военные действия в Чечне: кто-то их оправдывает, кто-то осуждает. СМИ также разделились на два лагеря: демократически настроенная пресса сообщает о подробностях чеченской бездарной кампании, о многочисленных жертвах среди военнослужащих; в правительственных изданиях (в частности, в «Российской газете») представлен образ Президента РФ как национального лидера.

МЕТОДЫ И ПРИЕМЫ ОСВЕЩЕНИЯ ЧЕЧЕНСКИХ СОБЫТИЙ В «РОССИЙСКОЙ ГАЗЕТЕ»

Манипулятивные возможности средств массовой информации заключены в необходимости интерпретировать факты, комментировать их. Здесь все определяет уровень социальной ответственности журналиста: в какой контекст он вмонтирует факты, каким словами опишет их, что подчеркнет, о чем умолчит, как оценит. Целью исследования являлось выявить приемы и методики воздействия на общественное мнение при освещении военных действий в Чечне на примере материалов «Российской газеты».

Для укоренения социальных мифов технология манипулирования предполагает использование богатейшего арсенала конкретных методов воздействия на сознание людей. Основным материалом, с помощью которого СМИ осуществляют манипулирование, является информация, а точнее, управление ею. Информацию можно отредактировать, добавив собственные домыслы и комментарии («…сколько бы Дудаев не разглагольствовал о том, что чеченский народ будет биться до конца, здравые люди оценивают это как блеф») или интерпретировать в выгодном для манипулятора свете («Вот от какой напасти избавили федеральные войска сопредельные с Чечней республики…»).

Манипулятивный арсенал СМИ достаточно широк: преднамеренное искажение реального положения вещей путем замалчивания одних фактов и выпячивания других, пробуждение у аудитории негативных эмоций с помощью словесных образов и т.д. Все эти приемы различаются по силе воздействия и содержанию, но их объединяет одно: все они направлены на создание определенного эмоционального настроя и психологических установок у аудитории. О действии некоторых из них речь пойдет ниже.

Использование стереотипов. Под стереотипом понимается восприятие людьми какого-либо социального объекта в упрощенном схематизированном виде. Представляется вполне естественным относить людей к определенным «социальным типам». Со временем эта картинка становится в сознании человека фиксированной и не поддается проверке опытом. Поэтому, когда СМИ апеллируют к таким понятиям, как «чеченские полевые командиры», «бандформирования», они имеют в виду не конкретного человека, а тот образ, который сложился в связи с этим понятием в сознании масс, и на который у людей уже выработалась определенная реакция.

Замена имен, или наклеивание ярлыков. Они создаются и вводятся в употребление с вполне определенной целью. Опасность их в том, что, входя в широкий обиход благодаря прежде всего, СМИ, они приживаются надолго, становятся привычными, повседневными словами, порой замещая, вытесняя другие – смежные, но менее агрессивные понятия. Так, используя понятия «джихад», «борьба с империей», «борцы за веру», СМИ предпринимают попытку программирования массового сознания, в котором со временем укореняется точка зрения, что в Чечне идет «религиозная война».

Повтор информации. Считается, что если повторять сообщение с достаточной частотой, оно в свое время будет принято аудиторией и укрепится в массовом сознании. Вариантом техники «повтора» является употребление лозунгов и ключевых слов типа «война есть война», «партизанской войны быть не должно».

Утверждение. Особенность данного приема заключается в том, что СМИ часто предпочитают спору голые утверждения в поддержку своего тезиса, ограничивая тем самым плюрализм мнений и представляя только одну, наиболее выгодную для них самих, сторону медали. Примером такого приема может служить фраза: «Жить-то дальше вместе, в одной стране. И этот факт нужно принять за аксиому».

Осмеяние представляется наиболее интересным для изучения и часто используемым в СМИ методом информационно-психологического воздействия на массовое сознание. Суть этого метода заключается в высмеивании как конкретных лиц, так и взглядов, идей. Многие материалы отличаются использованием форм данного метода: «появляются в последнее время данные, что бандиты отказываются от проведения диверсионно-террористических акций по прежним расценкам. Мало, видите ли, платят»; «Полевые командиры, похоже, не все полученные деньги пускали на нужды священной войны, а по забывчивости или по старой привычке переводили на личные зарубежные счета»; «Это о каких же контрактах идет речь и почему о вере и идеалах борьбы за независимость не говорится ни слова?»

Категоризация – природное стремление человека к максимальному упрощению поступающей извне информации и сведение ее к уже существующим в сознании категориям. Используя эту особенность человеческого сознания, СМИ оказывают сильное воздействие на общественное мнение путем максимального упрощения передаваемой информации и сведения ее к категориям «плохо» или «хорошо». Существуют, как минимум, две прямо противоположные техники, используемые СМИ в рамках категоризации (названия нижеописанных приемов являются условными):

• техника «создания негативных ассоциаций», задачей которого является активизировать в памяти человека какой-либо отрицательный образ. В данном случае – это образ чеченской милиции: «В милиции работали люди с судимостью. О какой-либо законности и говорить не приходилось. Все делалось на личных контактах или за деньги».
• техника «создания контрассоциаций» с целью ассоциировать что-либо или кого-либо со сложившимся в сознании положительным образом: российские сотрудники МВД, напротив, «стали наводить относительный порядок. Создают хотя бы элементарные пожарные части на нефтепромыслах. Трудно представить, но еще месяц назад их просто не было».

Убеждение как метод воздействия на сознание личности, ориентированный на критическое суждение, преобладание доказательств, аргументированности суждений. Для убеждения СМИ используют следующие техники:

• технику привлечения «лидеров мнений», т.е. компетентных людей в какой-либо области. Так, в материале «А жизнь продолжается…» прокурор Надтеречного района Магомед Салигов дает оценку, что «партизанской войны быть не должно» и что «жизнь понемногу восстанавливается»;
• апелляцию к конкретным фактам и документации. Данная техника основана на особенности человека, заключающейся в том, что простой обывательсклонен больше верить конкретным цифрам и бумажкам с печатью, нежели «голым» словам. Публикация «Дырявые» доллары от Хаттаба» («Российская газета». 2001. №96) – яркий пример использования этой техники. Слова автора подтверждаются доказательством: «примечательный документ оказался в распоряжении редакции совсем недавно. Он представляет собой записку-памятку, возможно, подготовленную для доклада или обсуждения на заседании полевых командиров», далее цитируются пункты записки.

Журналистские комментарии также могут являться возможным источником манипуляции. Существует ряд техник, используемых журналистами для формирования надлежащего общественного мнения. Например, используя технику восхваления, журналист открыто выражает положительное мнение о том или ином явлении: «Россия помешала осуществить страшные планы тех, кого за рубежом до сих пор продолжают называть «борцами за свободу». Принижение – техника, параллельная восхвалению. В данном случае репортер осуждает моральные характеристики индивида или группы. «Российская газета» как правительственный орган, естественно, ведет атаку на кого-либо из лидеров чеченцев: «Например, почему не торопится Руслан Гелаев со своей бандой покинуть Панкисское ущелье в Грузии и отправиться на подмогу боевикам Хаттаба и Басаева?» Также репортер атакует не индивида, а его окружение: «Чеченские боевики аккуратно и в срок получают «зарплату» за проведение «священной войны за веру».

В итоге применения всех этих и многих других методов и конкретных приемов СМИ создается, конструируется с помощью образов новая реальность, знаки и символы которой легко узнаваемы, поскольку заимствованы из действительности, а сама она в то же время характеризуется собственной самостоятельной системой идей, комплексом взглядов, набором стереотипов, образным рядом.

«Российская газета», являясь правительственной газетой, отождествляет свою позицию с центральной властью. Издание является рупором государственных, национальных интересов. Основная роль газеты при освещении локального конфликта в Чечне – реализация идей патриотического характера.

С одной стороны, «Российская газета», публикуя информацию о высоком моральном духе солдат, сплоченности союзников, высокой боеготовности армии, воздействует на общественное мнение, чтобы подавить страх и панику, повысить уровень доверия к правительству; с другой стороны, это необходимо и для того, чтобы воздействовать на противника, который так или иначе тоже получает эту информацию. Предполагается, что она способствует понижению его боевого духа, уменьшает желание сражаться, вызывает неуверенность в своих силах и целесообразности своих действий. По существу, военная сила может не соответствовать распространенной точке зрения о ней, но если противник принимает ее на веру и отказывается сражаться, то война оказывается выигранной информационно, а не традиционным путем, когда побеждает физически более сильный противник.

Важным достижением для правительства стало вынесение конфликта за рамки религиозной тематики, в иное информационное поле, где атаки на них могли быть более оправданными. Для этого в последнее время боевиков перестают трактовать как религиозных фанатиков, борцов за веру, поскольку такой образ мог вызывать симпатию у определенных кругов населения. Позиционировать войну как столкновение светского строя и религиозных группировок опасно. Поэтому их стали представлять как наемников, отрабатывающих деньги международных террористов, для которых религия – только прикрытие.

С другой стороны, с помощью «Российской газеты» правительство попыталось изменить масштаб конфликта в общественном сознании, как своих граждан, так и мирового сообщества. Теперь его предлагалось трактовать не как войну, полномасштабные военные действия, а как локальную операцию по уничтожению бандформирований, которую вполне способны осуществить ответственные службы без помощи извне.

Иметь поддержку общественного мнения для правительства во время любого конфликта, пожалуй, не менее важно, чем реальные победы на поле боя. Противник обладает достаточными средствами для того, чтобы дестабилизировать обстановку. Насаждение происламских идей, спланированные акты гражданского неповиновения могут привести к перелому в общественном мнении, а в итоге все это может привести к массовым беспорядкам и потере властью доверия и влияния. Всего этого противник вполне может добиться, используя как основное оружие методы информационно-психологического воздействия. Поэтому правительство вынуждено организовывать эффективную контрпропаганду. «Российская газета» старательно избегает негатива в своих публикациях, критикуя коллег, которые отказываются это делать.

[1] Наука воевать: от египтян до Гитлера//http://www.fbr.donetsk.ua/InfoWar/text04.shtmll

[2] Завадский И.И. Информационная война – что это такое http://www.fbr.donetsk.ua/InfoWar/text01.shtmll

[3] Почепцов Г.Г. Информационные войны. М., 2000. С. 20.

[4] Шафрански Р. Теория информационного оружия//http://msnhomepages.talkcity.com/ReportersAlley/fatekhvergasov/_private/Inform_War.htm

[5] Шубин А. Перманентная информационная война//http://www.creativism.newmail.ru/SMIInfoWar

[6] Наука воевать: от египтян до Гитлера//http://www.fbr.donetsk.ua/InfoWar/text04.shtmll

[7] Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Третья мировая (информационно-психологическая) война. М., 2000.

[8] Почепцов Г.Г. Информационные войны. М., 2000.

[9] Почепцов Г.Г. Информационные войны. М., 2000. С. 147.

[10] Почепцов Г.Г. Информационные войны. М., 2000. С. 309.

[11] Почепцов Г.Г. Психологические войны. М., 2000.

[12] Почепцов Г.Г. Психологические войны. М., 2000.

[13] Журналистика и война. М., 1995. С. 3.

[14] Расторгуев С.П. Тезисы лекций по информационной войне//http://www.fbr.donetsk.ua/InfoWar/text03.shtmll

[15] Богомолов Ю. Война как средство массового общения//Журналист. 1995. №6. С. 28, 30.

[16] Секретарь совета безопасности России требует от журналистов участия в информационной войне//http://www.lenta.ru/vojna/2000/02/03/smi/index.htm_Printed.htm

[17] Медведев Р. Война в Чечне и война на страницах печати//Российская газета. 2000. 17 февр. С. 3.

[18] Почепцов Г.Г. Психологические войны. М., 2000. С. 331.

[19] Почепцов Г.Г. Информационные войны. М., 2000. С. 199.

[20] Засурский И.И. Масс-медиа второй республики. М., 1999. С. 107.

[21] Журналисты на чеченской войне. М., 1995.

[22] Информационная война в Чечне. М., 1997. С. 89–91.

[23] Малыхина Н. Дыры в цивилизационном слое//Индекс. Досье на цензуру. 2000. №10. С. 24.

[24] Засурский И.И. Масс-медиа второй республики. М., 1999. С. 91.

[25] Журналисты на чеченской войне. М., 1995. С. 186.

[26] Журналисты на чеченской войне. М., 1995. С. 194.

[27] Журналисты на чеченской войне. М., 1995. С. 210.

[28] Журналисты на чеченской войне. М., 1995. С. 210.

[29] Журналисты на чеченской войне. М., 1995. С. 248.

[30] Журналисты на чеченской войне. М., 1995. С. 280.

[31] О позиции «Российской газеты»//Российская газета. 1995. 21 янв. С. 1.

[32] Легенды и мифы второй древнейшей//Российская газета. 1995. 21 янв. С. 1.

[33] Чечня на газетных полосах и в эфире//Журналист. 1995. №6. С. 32.

[34] Кара-Мурза С. Форрестол и Фатима//Советская Россия. 1995. 14 февр. С. 3.

[35] Кара-Мурза С. Форрестол и Фатима//Советская Россия. 1995. 14 февр. С. 3.

[36] Кара-Мурза С. Форрестол и Фатима//Советская Россия. 1995. 14 февр. С. 3.

[37] Грабельников А.А. Русская журналистика на рубеже тысячелетий. Итоги и перспективы: Монография. М., 2000.

[38] Грабельников А.А. Русская журналистика на рубеже тысячелетий. Итоги и перспективы: Монография. М., 2000. С. 176.

[39] Грабельников А.А. Русская журналистика на рубеже тысячелетий. Итоги и перспективы: Монография. М., 2000.

[40] Грабельников А.А. Русская журналистика на рубеже тысячелетий. Итоги и перспективы: Монография. М., 2000. С. 177.

[41] Грабельников А.А. Русская журналистика на рубеже тысячелетий. Итоги и перспективы: Монография. М., 2000. С. 178.

[42] Только так мы можем остановить войну: Заявление руководителей СМИ//Власть, зеркало или служанка? Энциклопедия жизни современной российской журналистики: В 2-х т. М., 1998. Т. 2. С. 241.